Прокуратура: процессуальное руководство безобразием
21.12.2017
У правоохранителей нет никакого мотива собирать доказательства в пользу подозреваемого, как того требует закон. И это — реальная правовая политика государства
Уже пять лет прошло с тех пор, как новый Уголовный процессуальный кодекс сделал прокурора центральной фигурой досудебного расследования на фоне существенного уменьшения компетенции прокуратуры по другим вопросам. Впрочем, сегодня можно уверенно утверждать, что новшество даже приблизительно не заработало так, как это должно быть.
Наверное, для кого-то это неплохой повод еще раз обругать до сих пор во всем виновного Андрея Портнова и «продажные суды». Но дело в том, что, во-первых, новелла действительно была логичной и прогрессивной (в частности, предполагая, что прокурор должен руководить всем процессом досудебного расследования, и понятно, с кого спрашивать о результате или допущенных нарушениях). Во-вторых, у новой власти было достаточно времени, чтобы исправить существующие недостатки.
Но главное, что значительную часть проблемных вопросов, которые на самом деле не позволили качественно реализовать новую роль прокурора, можно было снять довольно просто. И для этого не нужна законодательная инициатива, политическая воля первого лица государства или дружественное парламентское большинство. Приказы генерального прокурора вполне могли урегулировать львиную долю вопросов, превративших работу прокуратуры в посмешище для того, кто наблюдает со стороны, и довольно печальную вещь для того, кто попал внутрь этих жерновов. Но ни один из генеральных прокуроров, которые поочередно грели высокое кресло на Резницкой, не смог этого сделать.
В частности, до сих пор, после пяти лет работы нового УПК, не существует стандартов работы процессуального руководителя в уголовном производстве. Что и говорить о каком-то эффективном взаимодействии с судом и следствием, если сами с собой не могут совладать.
Основательное профессиональное исследование положения дел в данной области должно было бы безотлагательно стать основой для действий, если уже не хватило сил самим проанализировать грустные реалии собственной жизни. Обнародованное потенциально весьма полезное исследование, о котором рассказывал «Ракурс», — это политически корректные, взвешенные, обоснованные констатации реального положения дел, основанные в значительной степени именно на отзывах и наблюдениях людей из системы. Жаль, что, в отличие от громких бестолковых спектаклей с задержаниями-арестами-освобождениями, этот анализ, содержащий ответ на главный вопрос — «что делать?» — не вызвал особого интереса прессы, соответственно — и общественности. Хотя речь идет о том, что может коснуться каждого.
УПК четко определяет понятие «фактическое задержание». Это никак не препятствует тому, чтобы правоохранители на практике все равно разграничивали фактическое и процессуальное задержание, считая все сроки с момента составления соответствующего протокола. Следствием этих «изысканных» хитростей стало следующее: как утверждают эксперты, 67% задержаний происходит в кабинетах следователей. Так в протоколе и указывается место задержания!
Фантастическая статистика, которая могла бы свидетельствовать, что львиная доля всех подозреваемых почему-то упорно «ломились» в кабинет следователя, где им будто медом намазано, и именно там были задержаны. Конечно, на самом деле эти данные свидетельствуют не о том, что большинство задержанных предварительно сбежали из сумасшедшего дома, а о том, что значительная часть правоохранителей не заметили, какой год на дворе и какой УПК действует. Несмотря на принятие нового УПК, они продолжают считать все сроки с момента оформления протокола, как было предусмотрено старым.
Мало того, распространена практика неформального согласования задержания подозреваемого с прокурором, а часто еще и со следственным судьей на предмет «закроешь — не закроешь». Если консенсуса достичь не удалось… прокурор протокол задержания не составляет, а задержание вообще никак не учитывается. А нет протокола — нет проблем. По крайней мере, у правоохранителей. Поэтому «фактическое задержание» на самом деле существует исключительно на страницах УПК. Со всеми последствиями для задержанных в реале — «в кабинете следователя».
Прокурор: «Не по каждому фактическому задержанию составляется протокол. А только по тем, по которым согласовано содержание под стражей. Человека пригласили, пообщались, три дня его убеждали в райотделе и потом решили, что будут подавать ходатайство о домашнем аресте или обязательстве. Никто уже не составит протокол о задержании».
«Три дня его убеждали в райотделе»!
За 2016 год количество задержаний по сравнению с 2013 годом уменьшилось на треть. Отнюдь не из-за гуманности правоохранительных органов, а потому, что значительное количество фактически задержанных на бумаге превратилось в «приглашенных», «доставленных» и «свидетелей».
Чисто организационная, но красноречивая «мелочь». До сих пор нет определенного порядка информирования прокурора о том, что он назначен процессуальным руководителем в уголовном производстве и что есть задержанный. Это происходит «по воле случая» — различными, заранее не определенными путями. Прокурор может узнать об этом, лично роясь в ЕРДР, ему может сообщить об этом следователь или руководитель органа прокуратуры, а может просто поступить копия соответствующего постановления, по которому задержан человек. Скажите на милость: это трудно было нормировать за пять лет?
Помимо того, как драматично, бывает, складывается судьба недобровольного, ясное дело, «клиента» правоохранителей, есть также серьезные «внутривидовые проблемы». Это взаимодействие между следователем и процессуальным руководителем. Вдобавок эти проблемы имеют еще и свой местный колорит, в зависимости от традиций региона. Нечего удивляться: у нас и судебная практика отличается от региона к региону, о чем хорошо известно компетентным участникам рынка юридических услуг — легальных и не очень. Что касается нашего вопроса, то речь идет, в частности, о непонимании процессуальным руководителем своей роли в расследовании; недостатке рычагов воздействия на следователя, который игнорирует указания прокурора; а еще и о нездоровой, из-за того, что никак не выписана в соответствующих документах, конкуренции между следователем и процессуальным руководителем за право «захомутать» следователя поручениями и указаниями, что имеет и научное название — «пересечение полномочий».
Отдельная беда: в течение последних трех лет существенно уменьшается количество сделок о признании виновности подозреваемого. Действо, знакомое нам из зарубежных фильмов, когда подозреваемый сидит рядом с адвокатом и вдохновенно торгуется с прокурором за приговор, четко понимая, какие доказательства против него есть или могут быть. Подчеркнем: торгуется вполне обыденно и законно, это же зарубежное кино! По словам экспертов, например, в США более 90% дел закрываются таким образом, и можно представить экономию времени и ресурсов. А у нас получает распространение другая процедура: так называемое сокращенное судебное производство (ч. 3 ст. 349 УПК), реализуемое, в отличие от соглашения, без адвоката, со всеми вытекающими последствиями для обвиняемого. Зато правоохранителям так, конечно, проще.
Нельзя оставить без внимания и легендарную статистику правоохранительных органов. Она традиционно идет в качестве превосходной степени сравнения — сразу после «лжи» и «наглой лжи». Прокуроры разных уровней привычно вертят статистикой, как цыган солнцем, искусственно регулируя показатели закрытия уголовных производств. Как и положено хронической болезни, периоды обострения или рецидивы носят сезонный характер. У прокуроров «приступы» наблюдаются во все отчетные периоды: поквартально, каждые полгода, и совсем плохо становится — к концу года… И хоть кол на голове теши, официальная статистика не будет отображать, например, всего количества производств, которые должны были быть зарегистрированы в течение отчетного года. Покажут только «количество учтенных уголовных правонарушений», не включая в них закрытые.
Анализируя графики, представленные в исследовании, очень просто увидеть закономерность: кривая «закрытия производств» образует пики, которые удивительным образом совпадают со сроками представления прокурорами и следователями поквартальной и полугодовой отчетности. Из опроса прокуроров, осуществляющих процессуальное руководство, следует, что среди факторов, влияющих на принятие ими решения о закрытии или незакрытии уголовных производств, самыми популярными являются: стремление обеспечить соответствие статистических показателей показателям предыдущих лет и попытка сохранить нагрузки на определенном уровне.
А как же оценивают кропотливую прокурорскую работу? По большому счету, «на глазок». С советских времен и по сей день анализ статистических показателей остается главным способом оценки работы отдельных прокуроров и органов прокуратуры в целом. Принято делать это таким образом.
Учитываются только статистические и аналитические данные. Содержательные характеристики и обобщения не представляются. К тому же по большинству категорий органы прокуратуры не делают таких обобщений даже для собственных нужд — видимо, нет необходимости.
Вариативность данных определяется подзаконными актами ГПУ, а не на основании законов. Наверное, в какой-то другой стране это было бы вполне нормально, но у нас закономерно приводит к безудержному разгулу отчетного «творчества». К тому же ст. 6 закона «О прокуратуре» прямо предусматривает, что прокурорское руководство всех уровней должно отчитываться, в частности, на пленарных заседаниях соответствующих советов, в СМИ, о своей деятельности путем представления обобщенных статистических и аналитических данных! Обобщенных данных — а не оперируя понятиями «все хорошо».
Но ведь не одни они такие хороводы с цифрами водят. Есть и другие «счетоводы». В то же время до сих пор различные органы уголовной юстиции не имеют единой электронной базы данных с информацией о результатах своей деятельности.Поэтому нередки случаи существенных расхождений между данными различных органов. Поскольку «дебет» с «кредитом» сходиться не хотят, на разных этапах формирования статистической отчетности, как указывают исследователи, происходит «механическое сведение показателей». Осуществляется оно соответствующими подразделениями сначала на уровне региональных прокуратур, а затем и в ГПУ. Мы же понимаем, какая сермяжная правда стоит за этим интеллигентным эвфемизмом «механическое сведение показателей». Фактически это не что иное, как подтасовка, произвольное жонглирование цифрами.
Во время исследования процессуальные руководители и следователи неоднократно сообщали о распространенности практики «ручной» корректировки статистических показателей работы прокуроров и органов предварительного расследования. В частности, речь шла о количестве закрытых уголовных производств.
Следователь: «Выбило процент закрытых не 65, а 64,9, и прокурор звонит: давай еще пять дел закрой. Дошло до абсурда: мы приезжаем отчет сдать за полугодие, и учитывают процент закрытых дел, например, тысячу производств мы начали, а закрыли 500, процент закрытия у нас 50%. Прокурор говорит: «Так не пойдет, мы отчет не принимаем. У вас процент закрытых 50%. Езжайте домой, еще дощелкайте, чтобы было 65%».
Следователь: «Приезжает прокурор области, говорит: у вас плохой процент закрытия, езжайте дозакрывайте. Приехали, «дозакрыли», получилось 650. Давайте отчет сюда…»
Еще одно красноречивое политкорректное утверждение исследователей, которое следует читать между строк: «Прокуроры не до конца понимают свою роль в обеспечении прав и свобод подозреваемого». Исходя из содержания общеизвестных отечественных реалий, вполне уместно было бы перефразировать так: «Прокуроры от начала и до конца совершенно, даже приблизительно, не понимают этой своей роли». Более того, она большинству из них глубоко противна по ряду объективных и субъективных причин.
Оказалось, что подавляющее большинство прокуроров считают: нарушений прав человека во время досудебного расследования почти не встречается. Четверть полагают, что на определенные нарушения прав задержанного можно не обращать внимания, если благодаря этому будут получены доказательства его причастности к совершенному преступлению.
Прокурор (заместитель руководителя региональной прокуратуры): «Закон не обязывает процессуального руководителя проверять соблюдение прав задержанного лица. Прокурор по определению имеет обвинительный уклон… Основная задача прокурора — направление дела в суд. Он должен собрать доказательства, контроль за соблюдением прав для него является факультативным».
Соответственно, нет фактов внесения прокурорами — процессуальными руководителями сведений о нарушении прав подозреваемого в ЕРДР. Да и где же им взяться, при таких-то подходах.
Ну и в «лучших традициях» — максимально затягивают с сообщением лицу о подозрении в случае, если такое лицо не задерживается. То есть фактически в отношении лица проводится досудебное расследование, а оно не может реализовать свои права, предусмотренные статусом подозреваемого.
Одна из главных причин всех этих и многих других негативных тенденций — гарантированные прокурору последствия различной степени тяжести в случае вынесения оправдательного приговора, а также за любое смягчение положения подозреваемого. Так что у правоохранителей нет никакого мотива собирать доказательства в пользу подозреваемого, как того требует закон. И это — реальная правовая политика государства, что бы там ни писалось в законах и как бы мы ни ругали отдельные «винтики» этой сверхстойкой системы.
Кстати, законодательство Украины не содержит определения понятия «организация и процессуальное руководство». В то же время одной из основных конституционных функций прокуратуры является «организация и процессуальное руководство досудебным расследованием, решение в соответствии с законом других вопросов в ходе уголовного производства, надзор за негласными и другими следственными и розыскными действиями органов правопорядка». Нет и определения понятия прокурорского надзора за соблюдением законов при проведении досудебного расследования, что также не добавляет четкости в понимании сути процессуального руководства.
В законе о прокуратуре этот термин упоминается только один раз: видимо, случайно вспомнилось и к слову пришлось там, где речь идет именно о запрете привлекать к дисциплинарной ответственности прокурора, который осуществлял процессуальное руководство, в случаях оправдания лица или закрытия по нему уголовного производства судом. Но это — красивая теория. На практике за такие вещи «виновного прокурора» ощутимо бьют гривной, объявляют выговоры и наказывают другими хорошо наработанными способами, не предусмотренными действующим законодательством.
Судья: «Часто во время обыска забирают то имущество, на которое нет перечня, или которое не имеет значения для этого конкретного производства, а по другим фактам не внесено. Или же тогда вносят, но имущество считается временно изъятым, и, конечно, им нужно идти с соответствующим ходатайством в суд. Или не сразу идут и нарушают сроки — не позднее следующего рабочего дня. Если имеет отношение к уголовному производству, то тогда вынужден принимать решение об отказе. Такая проблема. Есть проблема, когда нет отношения, выносишь обязать, вернуть это имущество, но люди тогда начинают жаловаться, не возвращается имущество, и найти, у кого оно. Следователь к прокурору посылает, прокурор — к следователю. И это — замкнутый круг. И тогда уже конца края не найдешь, и ходят по этому замкнутому кругу».
Следственный судья: «Когда подают ходатайство о наложении ареста на имущество, то они пишут: просим рассматривать без участия, поскольку есть угроза уничтожения этого имущества или повреждения.
— Особенно когда оно уже изъято.
— Да. И здесь, опять же, начинаешь отказывать, потому что они ничем это не аргументируют. Просто фраза из кодекса. Оно же проще без владельца, чем с владельцем…»
Прокурор: «…В основном возникают большие вопросы именно в Печерском суде по поводу ареста имущества. Они пошли по такой практике, что вызывают всех. Даже если ты арестовываешь миллионные счета, они сразу их уведомляют, и через два часа деньги ушли со счета — и все. А суд скажет: извините, я их права должен соблюдать.
— Как часто у вас, если речь идет об аресте имущества, без присутствия?
— Так мы всегда пытаемся без их участия…»
Особенно сложная ситуация с неправомерно изъятым имуществом, которое, например, не было указано в соответствующем постановлении. 37% опрошенных процессуальных руководителей подтвердили, что такая практика довольно распространена.
И еще несколько слов о соблюдении прав человека во время избрания меры пресечения.
Адвокат: «…Да, цитирует обоснования, просто цитирует, что написано в статье. Судья вчера ему задает вопросы, это был просто парадокс, говорит: «Хорошо, сами риски вы назвали, я их услышал, они в ст. 177, чем вы их обосновываете?». Знаете, что сказал прокурор? Он говорит: «Да ничем я их не обосновываю, нет у меня пока доказательств, чтобы обосновать эти риски, но эти риски, я считаю, есть, и лицу нужно избрать меру пресечения — заключение под стражу». Судья говорит: «Вы не поняли, видимо, моего вопроса, что риски есть — я не увидел. Я услышал, что эти риски — вы говорите, что они есть, — а в чем они заключаются конкретно? Может сбежать? С чего вы взяли, что он может сбежать куда-то?». «Я не могу конкретно назвать доказательств, но я считаю, что лицо надо взять под стражу».
— То есть зачитываются те риски, которые в УПК являются общими, и они просто их перечитывают?
— Он просто читает норму. «Может сбежать и может скрываться от суда или следствия, — судья спрашивает: — С чего вы взяли, что он может так поступить?». «Я считаю, что он может скрываться от следствия». Из того, что делает прокуратура, еще меня убивает, когда очень часто прокуроры, во Львове по крайней мере, 90 случаев, когда стоит и говорит: «Лицо препятствует следствию согласно ст. 63, отказалось от дачи показаний…»
Адвокат: «Одно из нарушений, которое очень часто допускается, особенно в делах, где много подозреваемых лиц, — рассматривается ходатайство оптом, по всем. Хотя это не предусмотрено, и это запрещено, и есть разъяснение ВССУ, которое говорит о том, что индивидуально, в отношении каждого должны быть приведены аргументы и риски, характеризующие моменты.
— Конечно, отдельно по каждому.
— Нет, они все скопом, семь человек, вот всем надо продлить, потому что обвинение тяжкое, риски не ушли, все. А что, извините, это люди — совершенно разные, у одного, может быть, нет родственников, а у другого жена беременна и семеро детей? Вообще ничего не учитывается, понимаете? Он сказал: вот это, все в кучу…»
Указанная тенденция отсутствия в ходатайствах об избрании меры пресечениянадлежащего обоснования по соответствующим рискам обнаружена в 372 случаях из 491, что составляет около 76% от числа исследованных.
Следственный судья: «…Фактически, приходя в суд и поддерживая такие ходатайства, прокурор не может объяснить. Задаешься вопросом: у нас же мера пресечения избирается с целью обеспечения надлежащего процессуального поведения, в чем ненадлежащее процессуальное поведение, что вас побудило все-таки прийти с таким ходатайством? Здесь все, опять ступор, опять мы не понимаем. «Так надо». А кому надо, зачем надо, мы можем только догадываться. Прокуратура должна четко понимать, что если лицо не нарушает процессуального поведения, даже когда его подозревают в совершении тяжкого или особо тяжкого преступления, то нет оснований даже ставить вопрос об избрании меры пресечения. Лицо является к следователю».
Что касается продления меры пресечения.
Следственный судья: «…У прокуроров — у нас есть семеро подзащитных. Она пишет ходатайство, что риски не исчезли. На страницу написала ходатайство. В итоге: прошу продлить меру пресечения на 60 дней тому-то и тому-то. Я говорю: у нас ведь не оптовый рынок, у нас нет оптовых продаж. У одного моего клиента — 45 эпизодов. У второго клиента — два эпизода, у того — семь, у того — девять. Ну, ты же как-то разграничь…»
Продолжать этот печальный список можно бесконечно. Но дело в том, что, как отмечалось в начале, многое исправить можно быстро и эффективно. И многие узкие места не требуют никаких дополнительных расходов из государственного бюджета. Значительную часть вышеприведенных проблем вполне в состоянии решить, при желании, генеральный прокурор. А еще — попробовать изменить обвинительный уклон, который погубил тысячи человеческих судеб, и эта трагическая история продолжается. Дать право прокурорам безнаказанно отказываться от обвинения, когда оно очевидно безосновательно и бездоказательно. Но для этого нужно понимание того, чем управляешь, и желание действительно изменить что-то к лучшему. Просто попробовать качественно выполнять свою работу, даже если за это и не маячит мгновенное вознаграждение и ощутимая выгода. И возможно, когда-нибудь благодарные потомки назвали бы такого деятеля генпрокурором третьего тысячелетия. Но пока что эта вакансия свободна.
Александра ПРИМАЧЕНКО
