Прецедент Шабунина
18.08.2017
Бывают судебные дела, которые стают прецедентами. Они полностью меняют государства, переиначивают устоявшиеся политические и социальные ландшафты. К примеру, “дело Бейлиса”. Неожиданный резонанс и внимание общества к деталям судебного процесса над Бейлисом, фактически сорвали планы царской власти раскачать в Украине серию еврейских погромов. Или “дело Гонгадзе”. Поставить в нем точку, то есть привлечь к ответственности заказчиков, установить мотивы, по которым был убит украинский журналист, обещал каждый украинский президент. “Все мы знаем, кто стоит за убийством Георгия Гонгадзе”, – говорили многие журналисты и общественные деятели. При этом, несмотря на всеобщую уверенность в том, что заказчикам убийства Георгия удалось избежать наказания, сам судебный процесс, в общем-то, мало кого интересовал.”Дело Гонгадзе”стало для Украины рубиконом, после которого общество полностью лишилось понимания, что “знать”и “установить в суде” – это не одно и то же. Что общего в этих случаях? – Судебный вердикт. Он либо есть, либо нет. Вступившее в силу решение суда ломает принятые в обществе по умолчанию “как правило”. Вчера, как правило власть имущие могли безнаказанно уничтожить любого, но после того, как эти конкретные люди предстали перед судом, стало очевидным, что нечто подобное уже не пройдет. Приговор меняет все. Он создает прецедент, который определяет вектор развития или деградации общества. “Дело Шабунина”вполне может стать таким прецедентом. Может. Но для этого необходимо, чтобы общество начало защищать правосудие, а не конкретного антикоррупционного активиста.
Для начала, хотелось бы уточнить свою позицию. То, насколько скоропостижно, а главное, с какой формулировкой “дело Шабунина”попало в суд, наводит на мысль о постановочном процессе. Достаточно посмотреть видео, где видно как наносится тот злополучный удар, чтобы понять, что с такой позиции – в пол оборота, на бегу, не задействуя корпус – просто невозможно не то, что лишить человека трудоспособности на 21 день, но и пыль с него струсить как следует. “Увечия средней тяжести” – это скорее всего липа, а “журналисткая деятельность”Филимоненко – провакация. Но все же. В дискуссии, которая разворачивается вокруг этого случая, прослеживаются элементы упрощения ситуации, а также попытки проманипулировать общественным мнением.
Люди, защищающие Шабунина, а в его лице и все гражданское общество, не нашли ничего лучше, как начать обсуждение достоин ли Филимоненко называться журналистом. Как так получилось, что “дело Шабунина”превратилось в “дело против потерпевшего”? Это ведь не товарищеский суд о моральном облике гражданина Филимоненко. Это разбирательство о нападении на человека, зафиксированном на пленку. Говорить, что Филимоненко не журналист, основываясь только на его скользких материалах, значит переключать внимание с фактической стороны дела на абстрактные величины. В разное время за нападение на папарацци в суде оказывались Мэл Гибсон, Шон Коннори, Уил Смит, Пинк и Рональдо и Наоми Кэмпбелл. Политикам, или общественным деятелям, разбитый нос пронырливого писаки может стоить карьеры. Понять нападавших можно. Их спровоцировали. Но это не меняет сути дела. Правосудие не сортирует потерпевших на моральные сорта. Оно определяет факт правонарушения и устанавливает меру пресечения. Издания бывают желтыми и мерзкими, а работающие там журналисты – совершенно отвратными типами. Но все они защищены законом. Пока судебный иск не сочтет их “журналистскую деятельность”травлей и преследованием человека, они вроде как “выполняют свою работу”. Даже если нам это не нравится. Филимоненко часто сравнивают с Гужвой. Мол оба занимаются чем угодно, только не журналистикой. Именно! Вот только хочется заметить, что Игоря Гужву преследуют не за его журналисткие материалы, а за шантаж и вымогательство. Так же, как Филимоненко не судят вообще. Он потерпевший. И тут хочется спросить: почему мы не имеем ни одного прецедента о судебном запрете против журналиста-преследователя, зато у нас уже создается практика рукоприкладства.
Еще один немаловажный момент – степень вины. Согласно обвинению, удар Шабунина нанес Филимоненко “увечия средней тяжести”. Речь идет о трех годах заключения для обвиняемого, если его вина будет доказана в суде. Здесь одного только намерения следователей посадить антикоррупционера и хотелок невинно побитого Филимоненко маловато. У потерпевшего должен быть соответствующий документ из лечебного заведения, а также заключение судебно-медицинской экспертизы. Соцсетями уже ширятся многозначительные смешки: “Все мы знаем, как делаются эти заключения”. Правда? Знаем? Тогда почему не требуем повторной экспертизы и наказания виновных в изготовлении подделки? Документы, подтверждающие тяжесть побоев подписывали врачи и эксперты. Другие врачи сочиняли историю болезни, наблюдали “больного” 21 день. Кто-то выписывал ему больничный, кто-то придумывал диагнозы. Мы знаем? Тогда мы должны знать, что руками таких вот фальшивомонетчиков в белых халатах не одна сотня наших сограждан ежегодно отправляется за решетку. Также для нас не является секретом, что, оплатив определенную сумму врачам, тысячи подонков избежали ответственности за пьяную езду, вовремя предоставил “справку”о неожиданной эпилепсии за рулем, или временной потере памяти. Мы знаем? И что мы общество собираемся делать с этим знанием? Понять и отпустить Шабунина? И все? Имена людей, рисующих за небольшое вознаграждение человеку пять лет лишения свободы, нас уже не интересует?
В правовом государстве правосудие должно быть слепо и непредвзято. Но также оно должно быть последовательно. Любой факт фальсификации судебного процесса со стороны судьи, прокурора, адвоката, эксперта приводит к тому, что все дела, к которым они имели отношение, должны пересматриваться. Таким образом все, кого обвинили нечистоплотные законники, получают шанс на правосудие. Нам же предлагается удовлетвориться разрешением ситуации для конкретного Шабунина. Мол, Филимоненко провокатор, а активист – наш человек. Да и не сильно он его побил. Прекращайте, мол, травлю. А что делать с такой непреложной истиной, как “Все мы знаем, как у нас можно посадить человека”? Что делать с тем, что лидеры мнений рассказывают обществу о поддельных справках и экспертизах, об очерняющих информационных кампаниях, как о чем-то обыденном, само-собой разумеющимся? Неужели мы должны признать торжеством справедливости то, что один конкретный Шабунин избежит суда за удар в лицо? Да и почему избежит? Разве он не бил? Настаивая на том, что обвинения были якобы сфабрикованы, “защитники справедливости”предлагают нам вообще отказаться от суда. Это пугает, потому что вводит в общественное “как правило”неправовую практику. Когда толпа решает, кого вешать, а кого премировать на основе сиюминутных симпатий или антипатий, без учета законов и права – это называется суд Линча. Почему те, кто настаивает на правосудии, втягивают всю страну в виртуальный субъективный междусобойчик “Мы же все понимаем”? Разве? Для торжества правосудия нам больше не нужен суд? Достаточно рейтингов общественных симпатий-антипатий?
Те, кто задумали глумление над правосудием в “деле Шабунина”, совершили преступление. Те, кто подделывал, подтасовывал, провоцировал и пользовался моментом, должны предстать перед судом. Мы должны не просто знать, а закрепить судебным решением по “делу Шабунина”кто, как, почему и за сколько принимал участие в этом деле. Но главное мы должна в суде установить заказчиков и вскрыть мотивы, которыми они руководствовались. Нам нужен вердикт. Потому что без него мы все получим приговор. Один для всего гражданского общества. Превратившись из прогрессивной прослойки в сборище людей, которые имели возможность создать в Украине систему правосудия, но разменяли ее на высокопарную болтовню в соцсетях.
Лариса Волошина
