Юрий Грищенко. Начальник Главного следственного управления ГПУ
30.08.2018
Речь идет о том, в каком положении сейчас находятся сами следователи прокуратуры, о резонансных делах и некоторых казусах в работе ГСУ.
— Ваш главк — это большая структура на сегодня?
— Всего по Украине в прокурорском следствии в разных структурах до 700 человек. В областях около 300 следователей, они по вертикали подчинены областным прокурорам. Но руководство ГПУ имеет право изучать их уголовные производства, ГСУ имеет такие полномочия по этим уголовным производствам, включать региональных следователей прокуратуры в группы по тем делам, что у нас в главке в производстве. Всего у нас на начало года было около 7 тысяч уголовных производств. А в центральном аппарате — примерно 400 дел.
В ГСУ в связи с реорганизацией – четыре управления: по особо важным делам, в отношении работников правоохранительных органов, расследования уголовных производств в сфере экономики и в отношении организованной преступности. Вся эта усложненная ситуация существует до того момента, когда заработает ГБР, которому прокуратура должна передать все расследуемые дела.
Однако, по моим сведениям, в создающемся ГБР вроде бы не очень хотят их принимать в будущем, а желают начать с чистого листа, то есть не со старых, а с новых дел. Но для этого необходимо законодательное решение. В противном случае ГБР примет наши незаконченные дела к расследованию, ибо пока так гласит закон.
Кстати, подобная ситуация уже была и с НАБУ. После 20 ноября 2017 года мы, то есть наш главк и территориалы, передали им 63 уголовных производства, как и положено по закону. Однако половина была нам возвращена. Мол, все, что мы расследовали до создания НАБУ в конце 2015 года, не подпадает под их юрисдикцию и следует расследовать опять же нам… Мы и расследуем. А вот дела по их подследственности, занесенные в ЕРДР после этой даты, мы им передаем.
Поскольку речь идет о правоохранителях, например, дело о событиях в Княжичах расследовало наше соответствующее управление. Должен сказать, что на определенном этапе мнения следователей и процессуальных руководителей разошлись в квалификации и оценке действий участников тех событий. Неудачную роль тут сыграла трактовка ст. 365—364 УК Украины (превышение власти и злоупотребление властью), по которой последствия таких нарушений закона имеют лишь имущественный характер.До 2014 года было иначе, могли быть и иные последствия. Но после внесенных законодателем изменений остались только имущественные.
Княжичи. На месте перестрелки работают сотрудники полиции. Фото: А. Бойко
Применительно к Княжичам мы совместно с процессуальными прокурорами дошли до определенной стадии расследования, а дальше наше видение разошлось. Мы, следователи, считали, что надо продолжать следствие и давать оценку действиям еще ряда людей, должностных лиц. Процессуальные руководители с нами не согласились, остановили следствие на этой стадии, выделили наработанные материалы в отдельное производство и объявили об окончании расследования (такое право у них есть, и это абсолютно законно и нормально). Так что в суде, повторю, будут рассматриваться только те материалы, которые признаны процессуальными руководителями и наработаны следствием до наступления разногласий с процессуальным руководством.
Теперь для продления следствия, видимо, процессуальные прокуроры передадут расследование, например, в СБУ или в прокуратуру Киевской области. Но не нам. Хотя часть дела все же у нас, в части организации того, что произошло, в зародыше ситуации, так сказать. Не так все там просто… А вот последствия, с определенной квалификацией доказательств, с которой не согласились процессуальные прокуроры, будут расследовать другие.
Что же касается самих подробностей того, что произошло в Княжичах, кроме уже обнародованных, то я пока не могу о них говорить. Это неэтично и может навредить дальнейшему следствию, потому что часть лиц могут еще попасть под подозрение (и думаю, что попадут). Но это никак не повлияет на объективность уже рассматриваемого в суде дела. Исходя из сказанного, я не исключаю и еще один судебный процесс по “делу Княжичей”, но уже с другими обвиняемыми.
— А старые резонансные дела расследуете? Например, о гибели Чорновила, Кирпы, Кравченко?
— Дело о гибели Чорновила расследуется на территории, конкретно, прокуратурой Киева. Кравченко фигурирует у нас в деле Гонгадзе, именно его действия, гибель же не расследуется, вы знаете, официальное заключение — самоубийство, как и у Кирпы.
— Известно, что вы лично немало времени занимались так называем делом “харьковских инкассаторов”. Что там было интересного и чем все закончилось?
— Напомню, что в Харькове несколько лет назад неоднократно нападали на инкассаторские машины. Началось все еще в 2001 году, последний случай был в 2015-м, всего — одиннадцать нападений и 17 жертв. Особенностью почерка преступников, в частности, было то, что они нападали на инкассаторов тогда, когда те приезжали на предпоследнюю или последнюю точку маршрута. То есть маршрут был заранее известен.
Другая особенность — похоже, деньги для нападавших не всегда были на первом месте! Такой вывод делаю из того, что в ряде случаев деньги оставались на месте, их не забирали. У меня даже сложилось впечатление, что орудовали или любители компьютерных стрелялок, или пейнтбола. Настолько все было поставлено при нападениях как-то сценично, наигранно… Вроде как ради самого процесса, а не ради денег.
Вот пример. Инкассаторы приехали на точку, пошли за деньгами, водитель остался в машине. Неподалеку стоял неприметный автомобиль. На него никто не обратил внимания. Преступники дождались инкассаторов, шедших с сумкой к своему автомобилю, выскочили из неприметной машины и, как в кино, принялись палить из автоматов, поливая огнем все кругом. Водитель инкассаторской машины прикинулся мертвым, потом рассказывал, что слышал переговоры нападавших, искавших какую-то метку и так далее. То есть на машину заранее был установлен своеобразный трекер (проще говоря, маячок. — Авт.) для слежки. Его хотели забрать, чтобы не выдавать свои методы. Сумку с деньгами, правда, забрали, но, как показали свидетели, как-то лениво, не в первую очередь, как что-то необязательное, но нужное по сценарию.
Установлено, что преступники усиливали патроны к автоматам, которые забрали после первого дела и других. Эти пули после переделки пробивали любой бронежилет. То есть у них был такой специалист.
Потом оружие на несколько лет затихло, после чего вновь заговорило. Была версия, что его владелец за что-то другое сел в тюрьму, потом вышел и принялся за старое.
Но была и другая версия, которую мы рассматривали всерьез. Это версия о действиях спецподразделения иностранного происхождения, не исключено, с сопредельной стороны. Когда сопоставляли некоторые временные отрезки, получалось, что, когда на границу заступал дежурить очередной отряд северного соседа, с пограничниками могли приходить и несколько спецназовцев, типа на усиление. А до Харькова там полсотни километров… Так что версия, что, нападая на инкассаторов, спецназовцы как бы сдавали некий экзамен на профпригодность, имела право на жизнь. Может, потому и некоторые были без масок, чтобы сдать экзамен еще и на перевоплощение с помощью грима. Но, повторю, это лишь одна из наших версий… Тем более что родилась она еще до войны на Донбассе и развивать ее нам особо не приходилось. Так, кое-какие сведения о “той стороне” мы имели, сами понимаете, это работа разведки, не наша. Например, на проверке документов с российской стороны видели таких типов, что на пограничников совсем не были похожи. А вот на спецназ, на диверсантов — вполне…
— Когда Виктор Шокин возглавлял ГПУ, был случай, о котором много говорили. Имею в виду залетевшую в его кабинет во время совещания пулю. Не вы расследовали этот инцидент? Сами на том совещании были?
— Расследовала СБУ, это без альтернативы их подследственность. Я на том совещании не был, позже попросил разрешение зайти в кабинет, посмотреть, что и как. Увидел пробитое окно, причем с весьма толстыми и прочными стеклами. То есть это не фикция, все, как говорят, по-взрослому… Это, конечно, не пистолет, а, видимо, винтовка. Что пистолет? Я был как-то свидетелем, как пуля, выпущенная из ПМ прямо в лоб человеку, особо опасному рецидивисту, кость не пробила! Только кожа лопнула… Или пуля такая, или лоб…
Я посмотрел траекторию пули, попавшей в кабинет генпрокурора, стреляли, видимо, из соседней высотки. Причем как-то отслеживалось местонахождение людей в кабинете, ведь шторы там всегда задернуты. Наверное, была аппаратура, но судить об этом не мне, а тем, кто расследует.
— Расскажите о нескольких случаях расследования, которые вам особо запомнились. Наиболее трудных или необычных. Кроме дела Пукача, разумеется, о нем мы уже много говорили.
— Трудным было решение по “делу Княжичей”, в результате чего произошло выделение отдельных эпизодов. Там ведь речь идет об убийствах, я, как следователь старой закалки, считаю, что в таких случаях не может быть компромиссов, надо расследовать все до упора. Не все со мной были согласны, потому получилось, как говорил выше.
Удивляют порой размеры взяток. Вот не так давно мы отправили в суд дело одной дамы, арбитражной управляющей некоего банка. Так там взятка составляла 5 миллионов долларов, причем наличкой!
Из необычных дел… Ну, вот расследовали мы получение взятки работником правоохранительных органов. Его взяли на горячем, вместе с деньгами. Потом привезли в кабинет следователя. На стол следователь положил ту самую взятку, чтобы зафиксировать под протокол детальный осмотр предмета неправомерной выгоды (взятки). Подозреваемый оказался хитрецом. Он прикинулся, что ему плохо. Следователь всполошился, чем бы помочь? Тот хрипит: воды! Следователь метнулся за водой, а подозреваемый схватил взятку и сунул в карман. Затем, продолжая игру, попросился в туалет. Там, оставшись один, попробовал прожевать доллары. Ничего не вышло. Тогда стал купюры рвать и сбрасывать в унитаз, в том числе целые купюры, времени особенно-то не было. Все сделал и вышел, мол, полегчало. Тут следователь, наконец, заметил, что доллары исчезли, понял, что случилось. Прибежал ко мне с докладом… Что делать? Я дал команду закрыть доступ к этому канализационному стояку, вызвали специалистов, которые изрядно потрудились, надо признать, в итоге все нашли и достали, до последнего доллара. Изорванные, изжеванные, но нашли, как и конверт с уличающими надписями, в который взятка была упакована и который тоже попал в унитаз.
О чем говорит этот случай? В первую очередь, о внимательности, о том, что надо всегда соблюдать все правила, которым тебя учили, даже в мелочах. Вот мои наставники мне вдалбливали: на столе у следователя не должно быть ничего металлического, тем более острого или тяжелого, это все может стать оружием для того, кого ты допрашиваешь. И на стене напротив допрашиваемого не должно ничего висеть, никаких картин. Это уже психология: уперев взгляд в картину, подследственный может сосредоточиться на этом и успешно запираться. А взгляд на голую стену не дает ему сконцентрироваться… Вроде мелочи, но в нашем деле очень важные.
Полезные привычки надо в себе воспитывать. Вот совсем недавний случай. Приехал к нам в ГПУ на беседу один бизнесмен, проходящий как свидетель. Прибыл он на бронированном “Мерседесе”, с охраной. А вот привычки носить ключи от машины у бизнесмена или его водителя не было, видать. Короче, что-то там сработало, и в автомобиле на нашей стоянке, под нашими окнами, завыла сигнализация. А ключи от бронированной машины остались в закрытом салоне! Все это продолжалось несколько часов, работать было невозможно. Так под рев сигнализации я и с работы уехал… Позже узнал, что отключить ее удалось лишь через несколько часов. А если бы была привычка всегда носить ключи с собой, например, в таком-то кармане, подобного не произошло бы…
Взятка. Те самые доллары, которые побывали в… канализации. Фото: из архива Ю. Грищенко
— Юрий Александрович, расследуете ли вы громкие дела последнего времени?
— Нет. С 20 ноября 2017 года следователи прокуратуры данные о криминальном правонарушении уже не имеют права заносить в ЕРДР (то есть не могут, по-старому, сами возбуждать уголовные дела). Если говорить о прокуратуре, то это прерогатива только процессуальных руководителей. А следователи прокуратуры берут лишь те новые дела, которые имеют отношение к тем, что были у нас в производстве до названной даты.
Например, расследуем давно дело о хищении. И позже выплывают эпизоды, скажем, о легализации средств, полученных преступным путем, или об уклонении от уплаты налогов… Процессуальный руководитель видит, что для установления истины это надо тоже расследовать, заносит в ЕРДР и дает нам в производство. Если же к нашим прошлым делам новые эпизоды не имеют отношения, хотя и относятся к прокурорской подследственности, то процессуальный руководитель заносит материалы в ЕРДР и вынужден отправлять в полицию или СБУ. Так что никаких новых дел мы не расследуем.Правда, за исключением тех, где фигурантами, подозреваемыми в нарушении закона, выступают сами сотрудники МВД или СБУ. Тогда расследуем мы. Это есть в областях Украины, а в центральном аппарате нашего главка таких дел сейчас нет.
— В конце интервью традиционный вопрос о личном. Если есть досуг, чем занимаетесь? Или все мысли только о работе?
— Конечно, работа — в первую очередь, я ведь в системе уже 29-й год… Занимал разные должности, даже такую экзотическую, как и. о. стажера следователя. Начинал в Бердичеве Житомирской области.
У меня два сына, старший пошел по моим стопам в юристы, он следователь одной из региональных прокуратур, младший еще школьник. Жена — педагог. Поддерживаю спортивную форму в единоборствах (самбо), играю в баскетбол. Даже тут, в ГПУ, сколачивал команду
как играющий тренер…
Люблю читать, особенно детективы. Но только если они написаны профессионально. Если в начале вижу фразу типа “следователь уголовного розыска”, сразу книгу закрываю навсегда. Нет в УР следователей, там розыскники… Неравнодушен к классике: Ремарк, Драйзер… Не рыбак и не охотник, хотя стрелять люблю — в тире. Когда был следователем и сам расследовал резонансные, опасные дела, то годами ходил с оружием, сейчас уже не ношу. Применять оружие, правда, не приходилось, хотя ситуации были разные. Однажды ночью на меня кинулась огромная овчарка без намордника, с оскаленными клыками. Я имел все основания стрелять и уже был готов к этому. Но все же пожалел собаку… Я, как учили, не дергался и поймал ее взгляд, твердо посмотрел ей в глаза. То ли это остановило, то ли прозвучал не слышный мне сигнал, но овчарка не вцепилась в меня. Постояла и отошла…
По характеру я далеко не добряк и не сентиментален, но считаю себя приверженцем справедливости. Заслужил — получи, хоть награду, хоть наказание.
