Сергей Старенький. Экс-глава Лукьяновского СИЗО, экс-глава пенитенциарной службы
11.09.2018
От чего умирают заключенные в тюрьмах, кто покрывает коррупцию в местах лишения свободы и чем занимаются современные воры в законе, в интервью НВ рассказывает бывший начальник Лукьяновского СИЗО и экс-глава Государственной пенитенциарной службы.
В ночь на 4 сентября покончил с собой заключенный Бориспольской колонии под Киевом. По словам очевидцев, мужчина выпрыгнул с третьего этажа. Прыжок был, будто с трамплина: сперва он подпрыгнул вверх, а затем полетел вниз, рассказывает НВ экс-глава Государственной пенитенциарной службы Сергей Старенький. Этой структурой Старенький руководил в 2014-м.
“Причиной, скорее всего, послужило то, что через час, в 00:00 4 сентября у него наступал срок расчета по долгу за азартную игру”, – объяснил Старенький. По его словам, сумма долга составляла не менее 100 тыс грн. За невыплату карточного долга осужденный мог заиметь большие проблемы: от унижений и изнасилования до телесных повреждений со смертельным исходом. Старенький называет этот случай “чрезвычайной ситуацией”.
“Заключенный, у которого есть проблемы, не доверяет администрации, не верит, что ему обеспечат безопасность. Ведь именно администрация не должна допускать никаких азартных игр в принципе”, – рассказывает Старенький.
В 2009-2010 годах он также возглавлял Лукьяновское СИЗО в Киеве и не понаслышке знает, как выглядит изнутри тюремная система, по каким правилам живут заключенные и что будет, если кто-то эти правила нарушает.
– В одном из своих интервью вы рассказывали, что в места лишения свободы сейчас можно отправить, что угодно: и алкоголь на выбор, и продукты, и даже “девочек” из женского корпуса можно привезти, которые хорошо выглядят. Кто все это покрывает?
Совершенно верно, такое есть. Причины – это коррупция, плюс непонимание людьми, которые сейчас заправляют всем этим, последствий таких действий. Они не знают, как правильно выстроить систему коммуникации между осужденными и администрацией.
Заключенные – это люди, которые имели какие-то проблемы с законом, а государство их потом изолировало. От этого их правосознание не улучшается: кто-то затаился, кто-то обозлился, кто-то просто ждет освобождения. Единицы из них могут сделать для себя какие-то выводы, но не все. Эту систему нельзя изменить, просто поменяв руководителей. Там происходят очень сложные процессы – людям, которые никогда не видели всего изнутри, трудно это представить.
Сергей Старенький говорит, что в местах лишения свободы процветает коррупция и беспредел.
Долгое время, где-то с 2005-го, на такие должности назначали бывших милиционеров – считали это целесообразным. Но они там не приживались, потому что система милицейская и система пенитенциарная – совсем разные. Милиция работает, чтобы кого-то посадить, а пенитенциарная система – чтобы выпустить.
То, что сегодня творится в пенитенциарной системе – полная коррумпированность, некомпетентность персонала, и, к сожалению, это уже на сегодняшний день отсутствие людей, знающих, как должно быть. Для них то, что сейчас происходит – вроде как норма.
Например, все знают, что заключенные в СИЗО пользуются мобильными телефонами. Здравый смысл подсказывает, что этого не должно быть, но все привыкли и толком не реагируют. Как пример – история с [забаррикадировавшимися в камере Лукьяновского СИЗО] заключенными экс-бойцами [спецроты милиции] Торнадо, [которые снимали на видео свой бунт и вели стрим в Фейсбук].
Нужно, чтобы в местах лишения свободы в Украине было безопасно находиться всем – и администрации, и самим заключенным. Второй вариант – это условия как в Колумбии, например. Там в тюрьмах просто нет персонала. Есть забор и автоматчики, которые охраняют территорию тюрьмы – если кто-то лезет на забор, стреляют без предупреждения. Что происходит внутри тюрьмы, никто не знает: наркокартели, кланы, банды – они между собой решают отношения, и если кто не выжил, так и будет.
– С помощью телефонов заключенные нередко занимаются мошенничеством: “минируют” станции метро, совершают махинации с банковскими картами. Их находят?
– Единичные случаи, когда таких людей выявляют [среди заключенных] и привлекают к уголовной ответственности дополнительно, конечно, есть. Насколько я помню, в этом году было два или три случая по колониям, когда нашли.
90% мошенничеств по телефону, начиная со звонков: “Мама, я в милиции, срочно нужны деньги”, и заканчивая махинациями по кредитным картам – дело рук заключенных
По оценкам Национальной полиции, 90% мошенничеств по телефону, начиная со звонков: “Мама, я в милиции, срочно нужны деньги”, и заканчивая махинациями по кредитным картам – дело рук заключенных. У них много свободного времени, плюс, даже если полиция захочет оперативно отреагировать на какой-то звонок, быстро его отследить, изъять телефон и задержать звонившего – это возможно где угодно, но только не в колонии. Плюс к этому – за заключенными там практически не наблюдают.
Сегодня даже появились смотрящие за этим видом деятельности – телефонными мошенничествами. Такие же смотрящие, какие раньше контролировали проституцию, наркотрафик и так далее. То есть, на сегодняшний день телефонное мошенничество – одно из направлений криминального бизнеса, которое контролируется, например, ворами в законе.
Одна из разновидностей такого “общения” посредством мобильного телефона – это ботофермы [бизнес по организации работы ботов – людей, которые ведут фейковые страницы в соцсетях, имитирующие профили реальных пользователей. Часто используются в политических и пропагандитских целях, например, для критики конкурентов или выполнения других “заказов”]. Почему-то об этом пока мало говорят.
– Они еще и получают за это деньги, наверное, ведь работа таких людей-ботов обычно оплачивается.
– Да, они работают, фактически, как боты, просто в этот момент сидят за решеткой. Правоохранительные органы вряд ли смогут их найти, ведь даже если вышка мобильной связи укажет на какую-то конкретную колонию, то что? Вот, например, Бучанская колония – там тысяча заключенных, так кто из них? Проблема серьезная, посмотрим, как это будет решаться, но уже сейчас она достигла немалого размаха.
– В комментариях прессе вы рассказывали, мол, из-за того, что мобильная связь стала везде доступна, воры в законе, которые раньше специально совершали преступления, чтобы попасть за решетку и решить внутренние проблемы, теперь могут решить все по телефону. Не нарушают ли они таким образом собственные устоявшиеся правила и тюремные законы?
– Вы видели где-нибудь книгу, которая называлась бы Воровские законы или Воровские понятия? Нет. “Понятий” как четко выписанных норм и законов просто не существует. Они существуют только в головах тех, кто их трактует.
В местах лишения свободы заключенные умирают, в основном, от насилия, передозировок наркотиками и суицидов.
Один и тот же поступок, совершенный разными людьми, можно трактовать по-разному, в зависимости от ситуации одного объявят молодцом, а другого – гадом. Это большой миф, что есть такие непоколебимые понятия. Они сами придумывают их, сами меняют. Знаете, как “человек слова” – сам слово дал, сам его и забрал.
Раньше вор в законе нужен был, чтобы держать под контролем криминальный бизнес и сидельцев, которые сидят в зонах, чтобы те друг с другом не конфликтовали. Он садился не потому, что ему так нравилось, а чтобы навести там “порядок” или провести определенную работу, сдвинуть с мертвой точки какие-то процессы. Сегодня нет такой необходимости. Средства связи позволяют делать все удаленно: созваниваться, создавать видеоконференцию для нескольких участников.
Еще один миф: воровской общак – это чтобы помогать заключенным. Раньше так было, когда количество передач ограничивалось, был дефицит товаров, надо было как-то передавать сигареты, когда нечего было есть, на всех таким образом завозили тушенку или сладкое. Сегодня зоны и СИЗО сами стали объектами бизнеса. На них не тратят, с их помощью зарабатывают.
Формально, конечно, они что-то да делают: например, на женский корпус общака завозят гуманитарку типа одежды или средств личной гигиены. Но это мелочи. С карточной игры на общак тоже идут проценты. Чем больше играешь, тем больше этот процент.
В киевском СИЗО за прошлый год изъяли тысячу мобильных телефонов. Это только то, что изъяли, то есть, на самом деле их больше в разы
Администрация всегда все знает – в тюрьме нет ничего тайного. Другое дело, хочет ли она на это влиять. Она может не хотеть по двум причинам. Первая – их боятся, как, например, в случае с теми же Торнадо – все знали, что у них “зеленое” [свободное] движение по всему СИЗО, но не трогали. Боялись. Вторая причина – коррупция. Когда администрация нищая – прапорщик, например, получает [зарплату] 5 тыс грн – это смешно. Они не будут выполнять свою работу так, как должны были бы.
Сейчас, если спросить у людей из таких администраций или у чиновников, почему запрещенные предметы попадают на зону, они обычно называют причины, которые были актуальны лет пять назад. Передачи, или заключенный якобы сам как-то что-то пронес с собой из зала суда. Так и правда было, но давно. Но руководителям выгодно говорить, мол, это же заключенные сами по пять телефонов себе в задний проход засовывают и привозят.
В киевском СИЗО за прошлый год изъяли тысячу мобильных телефонов. Это только то, что изъяли, то есть, на самом деле их больше в разы. Я понимаю, можно случайно пропустить один, два, ну, десять телефонов. Но тысячу? Это как если бы каждый день туда привозили по три телефона.
– Как это все туда попадает на самом деле?
– Этот процесс в каждой колонии сейчас максимально централизован и выглядит следующим образом. Смотрящий за запретами в колонии – координатор, фактически, монополист в колонии, на котором завязаны каналы оптового поступления запрещенных предметов в колонию. Например, водки.
Места лишения свободы в Украине превратились в своего рода бизнес для администрации и воров в законе, говорит Старенький.
Если раньше обычный осужденный в колонии мог купить бутылку водки, договорившись с прапорщиком, и прапорщик приносил, то на сегодняшний день это запрещается смотрящими по колонии, якобы чтобы не коррумпировать личный состав. Но желание приобрести водку никуда не девается. Теперь нужно идти к смотрящему за запретами. Если бутылка водки условно стоит 100 грн, то у него – 150 грн. А заезжает к нему эта водка не по одной бутылке, а, к примеру, 15 л сразу.
Из этих средств “отстегивают” и администрации за беспрепятственный провоз на зону пары сумок с водкой сразу. Тогда никто даже не полезет проверять, что вообще в этих сумках. Конечно, это всех устраивает. Министерство юстиции этой проблемы либо не видит, либо умышленно о ней умалчивает. И то, и другое – плохо.
– Правда ли, что раньше в СИЗО были так называемые платные ВИП-камеры?
– Были, но название ВИП – условное и не означает, что там пять звезд по Мишлену. Это обычные камеры, просто, например, с горячей водой и унитазом вместо “стандартной” дырки в полу. Если родственники заключенного хотели, чтобы он сидел в такой камере, вносили в качестве благотворительной помощи “на нужды учреждения” порядка $300 в гривневом эквиваленте – тогда это разрешалось по закону, все проходило официально и через кассу. Платили не столько за условия, сколько чтобы в принципе показать, что способны платить – это вопрос авторитета. За эти деньги можно было отремонтировать другие камеры. Сегодня нет прозрачных списков, кто и как платит.
– Возвращаясь к теме суицида: есть ли у вас статистика смертности в местах лишения свободы?
– Минюст всю статистику уничтожил после расформирования Государственной пенитенциарной службы [в 2016-м]. Раньше на сайте этой структуры была такая статистика в свободном доступе.
Сегодня самый популярный наркотик в колониях – метадон. Один грамм можно спрятать куда угодно, никто не найдет
К сожалению, у меня нет данных, сколько самоубийств происходит сейчас по всей системе, но по Киевской области с начала этого года только мне известно о более чем десяти случаях суицидов. Это только то, что я знаю.
– Какие причины суицидов?
– Раньше это делали от нежелания сидеть свой срок, также – из-за семейных и бытовых проблем: жена изменила или квартиру отсудили. Сегодня 50% суицидов – из-за проблем от нахождения там: выбивают долги по игре, или человек совершает какой-то “неправильный” поступок, за который прессуют. В долги могут загнать искусственно.
Изменились и причины смертности в целом. Нередко [в колонии] попадают не самые здоровые люди: это гепатит, ВИЧ, туберкулез, это также люди со стажем употребления наркотических веществ. Но если еще лет пять назад умирали, в основном, от неизлечимых заболеваний, от возраста или суицидов, то сейчас это насильственные преступления: убийства, тяжкие телесные повреждения со смертельным исходом, также – передозировка наркотиками. Часто их скрывают под видом “ишемических болезней сердца”.
Заключенных могут доводить до суицидов, искусственно загоняя их в карточные долги, рассказывает Старенький.
– Потому что возникает вопрос, откуда там наркотики?
– Да. Наркотики и раньше были в колониях, но это выглядело иначе. Основным видом алкоголя когда-то была самогонка. Ее делали, используя подручные средства: сахар, хлеб, покупали дрожжи где-нибудь на пекарне, и самогонный аппарат делали из таких же подручных средств. Сейчас проще купить готовую водку.
Если ширки надо было пронести десять кубов, ее надо было куда-то спрятать. Сегодня самый популярный наркотик в колониях – метадон. Один грамм можно спрятать куда угодно, никто не найдет.
Когда я был начальником Лукьяновского СИЗО, мы пробовали использовать специально натренированных собак, которые умеют искать взрывчатку, наркотики. Это было очень эффективно. Но есть проблема: в условиях тюрьмы и колонии собака не может работать долго – у нее забивается обоняние, ее хватает минут на 40. Там яркие и насыщенные запахи: все курят, стирают одежду, едят, да и вентиляция не очень. Конечно, можно натренировать десять собак и использовать их по очереди. Но от этой идеи отказались – сейчас это никому не нужно.
– А что с медобслуживанием?
– Раньше у штатных врачей, работающих в колониях, зарплата была в два-три раза выше. Приглашали хороших специалистов, а за специфику работы доплачивали. Сейчас штат формируют по остаточному принципу, а обязанности штатных врачей сводятся к правильному заполнению карточек, а если что произойдет – вызвать скорую. В некоторых колониях штат наполовину не укомплектован. В то же время, есть доступ практически ко всем узкопрофильным специалистам вроде невролога, например, но за их услуги нужно платить.
В России все еще работает советский подход, когда заключенного кормят принудительно
– Сколько колоний сейчас осталось на неподконтрольных Украине территориях?
– На подконтрольных территориях Украины сейчас функционирует 148 учреждений. По состоянию на декабрь 2014-го из списков пенитенциарной системы были вычеркнуты 15 учреждений, которые остались на неподконтрольных территориях Донецкой области, 15 – в Луганской. Там находилось суммарно примерно 15 тыс человек. По Крыму – 5 учреждений, примерно 4 тыс человек суммарно. То есть, 35 учреждений полностью остались на территориях, не контролируемых Украиной.
За все это время какой-либо официальной переписки или движения по возврату этих заключенных на подконтрольные Украине территории Минюст не вел, однако пытался вешать на себя не свои ордена – по некоторым заключенным с помощью личных контактов договаривалась украинский омбудсмен Валерия Лутковская.
Некоторые заключенные освобождаются – кто-то по окончанию срока, кто-то по УДО, возвращаются на подконтрольные территории, а у них у всех справка “именем ДНР”. Украина такие документы не признает, поэтому многих возвращают назад в колонии, потом эти люди обращаются в суды.
Современные воры в законе могут решить любые проблемы внутри тюрьмы посредством мобильной связи и видеоконференций.
– Что вы думаете об условиях содержания Олега Сенцова в России?
– Во времена президентства Виктора Януковича для осужденной тогда Юлии Тимошенко ремонтировали камеру в колонии. Это делалось не потому что она просила, а, скорее, чтобы, если приедут какие-то иностранные наблюдатели – а они же приезжали – можно было показать, что с ней все в порядке. Такой же почерк я сейчас вижу у Путина по отношению к Сенцову. Один в один. Это заявления в духе: так он же в процессе голодания даже лучше выглядит, чем раньше.
– Сенцов голодает уже больше ста дней. Каким образом ему удается оставаться в живых все это время?
– Конечно, он по своей воле ничего не ест. Но в России все еще работает советский подход, когда заключенного кормят принудительно. Человек какое-то время отказывается принимать пищу, но ежедневно осматривается врачами. Как только они в заключении пишут, что состояние близко к критическому и могут наступить необратимые изменения, человека начинают кормить принудительно.
Кормить – это не засовывать котлеты в рот. По инструкциям готовится специальная питательная жидкость, куда входят, к примеру, вареная манка, молоко. Все это вводят через зонд – вставляют в пищевод и заливают напрямую в желудок. Если человек не сопротивляется, это выглядит просто как медицинская процедура. Если сопротивляется – есть такие специальные роторасширители, не дающие закрыть рот, могут связывать руки. Европейский суд уже давно назвал это пытками и насилием.
