Хатия Деканоидзе о реформе полиции и не только

— Хатия, это правда, что вы получили предложение занять пост ушедшей в отставку Эки Згуладзе?

— Нет, не правда.

— Что значит для вас уход человека, по сути, смоделировавшего реформу и пригласившего вас в команду? Тем более в момент, когда общественное влияние закономерно перемещается от необходимого на первом этапе пиара реформы к оценке ее конкретных результатов.

— Грустно, очень грустно…

— Готовясь к нашему разговору у меня было время почитать, как вы мастерски популяризируете полицию в уже опубликованных интервью, но также отчасти почувствовать и ваше эмоциональное состояние. Везде красной нитью — масштаб, который “поражает”, “настораживает”, которого вы не ожидали. О чем вы? О территории и количестве населения, не соизмеримых с Грузией, о количестве звонков с просьбами, о разветвленности коррупционной системы? Вам удалось в итоге сопоставить собственный масштаб с тем делом, которым вы сегодня занимаетесь в Украине?

— Если бы я к этому времени не сопоставила эти вещи, то вы, наверное, сейчас разговаривали бы с кем-то другим. Это, во-первых. Во-вторых, конечно, первоначально поразил масштаб страны в целом. И территории, и населения. Когда у меня сегодня спрашивают, как у вас так быстро все получилось в Грузии, я говорю, что в ситуации, когда четко поставлены задачи и ты оперативно можешь за два часа доехать в любою точку страны, по-другому просто не могло быть. Сейчас все иначе. Передо мной на стене не просто карта огромной страны, а сложный живой организм, который я пытаюсь понять, осознать, почувствовать и помочь развернуть по нужному пути всеми возможными и невозможными способами…

В-третьих, безусловно, мы имеем дело с мощной системой, в которую оказались вовлечены сотни тысяч ее сотрудников. С одной стороны, верхушка, привыкшая существовать за счет крупных коммерческих предложений преступного мира, тесно связанного с государственными, политическими и бизнес-кругами. С другой — немотивированные государством, малооплачиваемые работники, часто вынужденные на свои заправлять служебные машины и, как результат, не отказывающиеся от взятки. Но которые, как и общество в целом, чертовки устали от того, что происходит.

Поэтому основная задача дела, которым я сейчас занимаюсь в Украине, проста — отсечь привыкших обогащаться и не готовых меняться, но при этом дать возможность новым работникам и тем, кто остался и имеет моральное право работать в полиции, выходить на службу с чувством собственного достоинства. Все. Это главная эмоция, с которой должен жить и служить людям честный полицейский. Все остальные наши шаги и мероприятия по перестройке системы — лишь производная.

— Не реагировать на коммерческие предложения преступного мира и обычных граждан, привыкших давать взятки, может только мотивированный полицейский. Мотивации две — материальная и моральная. Обе исходят от государства. Которое либо дает хорошую зарплату, экипировку, социальный пакет всем, либо же только патрульным. Которое либо дает четкий сигнал внутри системы “я честное государство”, либо же ограничивается сигналами в медиа, продолжая принимать коммерческие предложения преступного мира и деньги введенных в заблуждение западных доноров. Это — суть реформы. Все остальное — имитация.

— Здесь нюанс. Прежде всего, все-таки, моральная мотивация. Потому что организованная преступность, экономическая преступность всегда платит и будет платить больше, чем государство. Это глобальная проблема, насколько бы мы ни повышали заработные платы. Что, однако, совсем не умаляет значения материального фактора для полицейского. Я уловила вашу иронию по поводу избирательного повышения заработных плат. И не собираюсь продолжать рассказывать о том, какая она высокая у патрульного полицейского. Не высокая и у них. Восемь тысяч гривен не тянут на достойную европейскую зарплату правоохранителя, тем более для столицы. Но нам уже удалось значительно повысить зарплату в центральном аппарате, следователь ГСО сегодня получает 10–13 тыс. грн.

— Но по отношению к следователю в глубинке это издевка.

— После переаттестации мы удвоили заработную плату и следователям, и участковым в регионах. Было, к примеру, 2400 грн, стало — 4800. Но, да, у нас действительно есть серьезные проблемы с материальным обеспечением.

— При этом МВД обвиняют в непрозрачном освоении средств. Мы слышим заявления американского посла Джеффри Пайетта о 20 млн долл. на реформу полиции как о “самом эффективном вложении американских налогоплательщиков в реформу в другой стране” и абсолютно не понимаем, куда они пошли. И куда пойдут еще 25 млн, обещанных им же. Сколько вообще нужно денег на реформу? Сколько дали доноры? Идет ли от них нал, как шел в Грузию? Сколько обеспечивает бюджет? Есть ли у реформы стабильная материальная основа и перспектива?

— Чтобы у нас были нормальные контуры, чтобы мы имели возможность переодеть каждого из 115 тыс. полицейских, оборудовать полицейские станции, обеспечить транспортом, создать внутренние информационные базы и снабдить сотрудников планшетами, куда эти базы загружены, необходимо около 300 млн долл. И это потребности первого этапа реформы, которые должны быть закрыты в течение двух-трех лет. О проекте фотофиксации, который сам по себе достаточно дорогостоящий, пока речь вообще не идет. Что касается реальности, в которой нам приходится жить, то бюджет нам дает 13 млрд грн. 90% этих средств идут на заработную плату. К сожалению, нам приходится исходить из возможностей, которые на сегодняшний день есть у страны.

В отношении непрозрачности. Разговоры о нале вообще не хочу комментировать. Это априори невозможно. Но как работает механизм международной технической помощи, поясню. Потому что никто, ни одна страна и ни одна организация в мире не дают свои деньги в госбюджет. Только целенаправленно на конкретные проекты с утвержденным механизмом контроля за освоением средств. Плюс максимальное участие доноров в процессе, в закупках оборудования и пр. Здесь, кстати, уместно вспомнить абсолютно необоснованные упреки в адрес Сакварелидзе.

Более того, всегда люблю говорить не только цифрами и формулами, но и четко пояснять, что и зачем мы делаем. Я делю реформу на несколько частей. Во-первых, это прозрачный и нормальный отбор, который мы проводим. Ни один человек не прошел в полицию за деньги. У нас абсолютно прозрачные комиссии и отбор. Его организация потребовала какой-то части средств.

Во-вторых, тренинги. Каждый новый полицейский прошел трехмесячный курс первоначальной подготовки, включающий тактический и правовой аспекты. На старте тактического обучения наши американские партнеры привезли к нам своих полицейских, которые обучили украинских полицейских собственным тактическим навыкам и приемам. В результате нам удалось создать собственную базу тренеров из 300 человек, которых учили непосредственно американские копы. Эти тренеры и сегодня продолжают готовить патрульных полицейских в регионах. На самом деле образование полицейского — это постоянный и беспрерывный процесс. И он требует финансовых вложений.

В-третьих, форма, спецснаряжение, видеокамеры и другое оборудование полицейских, уже приступивших к своим обязанностям в результате отбора. Все это тоже приобреталось на деньги доноров. Нам действительно очень много помогают европейцы. Я уточню, сколько донорских средств мы уже потратили на эти части реформы. (К сожалению, в этой части свое обещание глава Национальной полиции не сдержала. В пресс-службе НП сослались на то, что публиковать какие-то цифры, касающиеся вложений доноров, без согласования с самими донорами неэтично. А ввиду оперативной подачи материала соблюсти данную процедуру оказалось невозможно. Потому уже в понедельник ZN.UA направит официальный запрос Хатии Деканоидзе с готовностью соблюсти все сроки и процедуры, дабы снять все вопросы общественности и медиа, касающиеся непрозрачности освоения донорских средств на реформу полиции. — И.В.)

Сейчас при участии ОБСЕ начался проект для участковых. В результате все прошедшие переаттестацию участковые пройдут переподготовку. Киев, потом Одесса, постепенно охватим всю страну. Важно, что мы не приглашаем на эти тренинги только преподавателей вузов, у нас делятся знаниями эксперты, правозащитники, европейские специалисты. Шаг за шагом мы меняем модель и подходы. На это уйдут годы, но результат будет.

Ну и плюс, конечно, четвертая часть реформы и статья наших расходов — заработные платы, бензин, которые как я уже сказала, обеспечивает бюджет. Еще одно направление реформы — это законодательная база, которая не требует особых затрат, зато усилий — неимоверных.

— Патрульные полицейские давно говорят в сетях и частных беседах о проблемах в обслуживании транспорта. С одной стороны, трех месяцев тактической подготовки объективно не всем хватило для того, чтобы научиться водить, — машины бьют сами патрульные. С другой — задержки с заменой масла, ремонтом и проч. Опять-таки, об остальных вообще выпавших из реформы подразделениях даже не упоминаю.

— Я не думаю, что это система, потому что этот вопрос у меня на постоянном контроле, иначе сам смысл патрульной полиции, находящейся в постоянном движении, будет нивелирован. Потому что уже в этой точке можно похоронить реформу. Вспомните гаишника, который был вынужден сам заправлять и ремонтировать машину. Он и заправлял, и ремонтировал, и себе оставлял. Куда шли тонны бензина, приобретаемого якобы для ГАИ, тоже легко предположить. Сегодня все тендеры и закупки прозрачны. А до регионов и других подразделений мы обязательно дотянемся.

— Ни в коей мере не хочу сказать, что реформа патрульной полиции — это плохо, даже учитывая совершенные новой службой ошибки, о которых достаточно писали СМИ. Но это витрина. А есть следствие, розыск и многие другие ключевые для правоохранительной системы подразделения, до которых реформа, как вы говорите, не дотянулась. И в какой-то мере даже разбалансировала ситуацию на местах. Более того, говоря о результате реформы, вы настаиваете на росте доверия, опять-таки, к патрульным полицейским, а я все-таки — на росте преступности в масштабах страны. Уверена, вы знаете тенденции и без заместителя генпрокурора, еще в феврале направившего вам письмо с просьбой реагировать на критичную криминогенную ситуацию. Рост краж, грабежей, убийств, количества погибших и травмированных в ДТП… Хатия, доверие 80% граждан к патрульному, обеспеченное мощной пиар-кампанией реформы в медиа, не гарантируют гражданину безопасность. Рано или поздно гражданин это поймет. В какой части реформы по-вашему идет основной провал? И почему?

— Вы меня спрашиваете, в какой части реформы идет провал или почему растет преступность?

— Раз растет преступность, значит, где-то в системе серьезный сбой. Зайдите в любой поселок, частный сектор в той же Киевской области. Орудуют банды через дом. У людей есть видео камер наблюдения с лицами преступников, но следователи после вызова и регистрации заявления вообще не звонят потерпевшим. “Воры в законе”, приехавшие из вашей родной страны, свободно селятся в Киеве… Все это происходит здесь и сейчас, через два года после Майдана, через год после старта реформы…

— Ну, давайте сразу определимся, что никаких сбоев и провалов у нас просто не существует. Да, где-то замедлен темп. Да, есть ошибки. Но мы, осознав масштабы и соизмерив возможности, не останавливаемся и идем дальше. Теперь в отношении роста преступности. Есть такое мнение, особенно у тех людей, которые далеки от правоохранительной деятельности, что рост преступности напрямую связан с работой полиции. Что по данным статистики можно судить о результатах работы полиции. Во всех странах мира задача полиции — противостоять преступности вне зависимости от того, растет число преступлений или снижается. Более того, в Украине рост преступности идет не с лета прошлого года, а с 2013 г. Что влияет? Бедность, безработица, война, агрессивность… Плюс значительно повышен уровень миграции людей в стране. Наша задача — удержать ситуацию и противостоять преступности.

— Раскрывая преступления. Правильно?

— На самом деле я не очень люблю сухую статистику раскрываемости. Она не отражает главное — доверие людей. Для меня в этой истории ключевым на сегодняшний день является то, что мы полностью отказались от практики нерегистрации заявлений и прекращения уголовных производств. В первом случае нам очень помогает как раз патрульная полиция. Вызовов на “102” стало значительно больше. Во втором — всего один пример. Так, в Киеве в прошлом году было закрыто 2318 дел. В 2016-м — в разы меньше. Такая же тенденция по угонам. Я вам пришлю все цифры и по преступности, и по раскрываемости. Безусловно, мы не отрицаем, что есть сложности с раскрываемостью. Мотивация, загруженность следователей… С этим еще не все хорошо. Но мы работаем. (Здесь стоит также заметить, что исчерпывающей обещанной статистики мы тоже не получили. О чем дополнительно уточним в вышеупомянутом официальном запросе. — И.В.)

И здесь еще раз уместно сказать о базовом моменте реформы — законодательном. В парламенте уже зарегистрирован законопроект, принятие которого позволит нам продвинуться вглубь реформы и разделить мелкие и тяжкие преступления. Это разгрузит следователя того же Голосеевского района столицы, расследующего сегодня 300–350 дел одновременно. Нам предстоит сконструировать абсолютно новые звенья правоохранительной системы на уровне полиции, позволяющие качественно изменить ее механизмы и реально раскрывать преступления. Уже осенью мы сможем ощутить какие-то контуры системы детективов и сделаем важный шаг к рождению универсального полицейского. Реформа криминального блока — действительно очень важная задача. Как и поиск новых людей, способных работать по-другому. Нужны значительные изменения в УПК, который написан достаточно либерально, что оказалось на руку преступности. Плюс большая беда с законом Савченко. Шесть тысяч человек уже вышли из заключения. 90% этих людей — достаточно весомые в криминальном мире люди, совершившие тяжкие преступления. Нужно вносить изменения в этот закон. Нужно принимать закон об ОРД, который уже давно лежит в парламенте. Вот вы у меня спрашиваете о росте преступности, а у меня нет права проводить оперативно-розыскные мероприятия. Необходим как воздух закон о борьбе с организованной преступностью.

— Так он поможет все-таки выдворить из страны “воров в законе”?

— Безусловно. Мы их выдворяем, а они возвращаются через поля назад. А нужно всего лишь право закрывать их на 3–5 лет в случае повторного появления в стране. Сейчас реальных рычагов у нас нет. Но здесь еще важно другое — почему-то большинство “воров в законе” осели в Украине на легальном положении. Как-то получили вид на жительство, как-то обзавелись гражданством.

Вообще, говоря о росте преступности, о реформе и ее результатах, для меня очень важно, чтобы люди понимали главное — реформированы должны быть все части правоохранительной системы, и действовать они должны согласованно и сбалансированно. Включая полицию, суды, прокуратуру, СБУ, налоговую службу и др. Невозможно получить качественный результат, опираясь только на новую полицию, новый суд или прокуратуру. Это единый механизм, каждое звено которого должно честно работать на единую цель. К сожалению, какие-то видимые изменения сегодня происходят только в полиции. Их можно критиковать, бесконечно совершенствовать, но они есть. Остальные звенья системы переживают период реваншизма. И складывается такое впечатление, что никто не собирается этому мешать. А ведь за два года после Майдана нужно и можно было создать целые государственные институты, в том числе и в рамках правоохранительной системы, которые бы работали не на какого-то одного человека, назначенного другим человеком, а на результат. Суды — это вообще сердце правоохранительной системы, но они сегодня настолько коррумпированы, что никак не могут защищать права украинского народа. Я уже не говорю, что они массово возвращают к нам старые кадры, которые не прошли аттестацию. А вы знаете, в отношении какого количества людей, которых мы задерживаем и арестовываем, суды принимают позитивные для нас решения? Мизер. А можете себе представить, что мы не можем посадить ни одного угонщика машин, которых выпускали за 4 тыс. грн, в то время как они угоняли машины за 100 тыс. долл.?

— По переаттестации есть нюанс. С одной стороны, очевидные перегибы в комиссиях, где долго превалировал общественный компонент, а не профессиональный. Кстати, не всегда адекватный. С другой — МВД само нарушило закон. Сначала была провалена подготовка перехода милиции в рамки действия нового закона о полиции. Новая структура и штаты к моменту вступления закона в действие не были сформированы. В результате все старые милиционеры автоматом стали полицейскими. И 13 ноября на площади под МВД стояли не старые милиционеры, а уже новые аттестованные полицейские с удостоверениями. К тому же внимательно прочитавшие закон, который предусматривает аттестацию полицейских только в трех случаях — при переводе на высшую должность, при понижении, а также в силу совершенного дисциплинарного проступка. Однако заявленное министром предстоящее сокращение еще 100 тыс. правоохранителей в результате переаттестации (47 тыс. были уволены до вступления закона в действие) предусматривало только увольнение. Но разве все они успели совершить дисциплинарные проступки? И при чем здесь коррумпированность судов, которым вы, нарушив закон и процедуру, по сути, сами дали возможность обвинять вас в попрании прав правоохранителей?

— Что касается подготовительного аспекта реформы, я не могу здесь что-либо комментировать, потому что меня на тот момент в полиции не было. Я была назначена только 4 ноября. В отношении же решений судов, по искам уволенных после аттестации правоохранителей, то мне кажется, что вы почему-то хорошо знакомы с позицией старых профсоюзов, защищающих старых милиционеров, и абсолютно не в курсе правовой позиции Национальной полиции, которую мы представляем в судах. Ведь что делают суды? Они проводят, по сути, уже третью аттестацию, абсолютно не учитывая коллегиальное мнение аттестационных комиссий, идущих не только по процедуре, четко выписанной в законе (повысить, понизить, переместить), но и в целом оценивающих моральное право полицейского продолжать работу в структуре.

Ни значков, ни новой формы старым милиционерам, действительно переназначенным в полицию на временные должности, мы не давали. И, я думаю, имели полное право заново рассмотреть возможности карьерного роста каждого полицейского, чтобы назначить или не назначить его уже на постоянную должность. Именно на этой правовой основе и были созданы аттестационные комиссии. Состав которых, кстати, сегодня уже достаточно сбалансированный. Что касается адекватности некоторых представителей общественности, то каждый из нас в чем-то более, а в чем-то менее адекватен. Мы оперативно реагировали и реагируем на реальные сигналы. Более того, задавая такой вопрос, вы же не хотите сказать, что суд вынес справедливое решение по бывшему замначальника ГСУ Нацполиции Мамке, и он самый достойный полицейский в стране?

— Я хочу сказать, что Национальная полиция, стоящая на страже закона, должна действовать исключительно в рамках закона. Чтобы комар (или судья Вовк) носа не подточил. Что касается старых профсоюзов, то лично я не вижу ничего странного в том, что они отстаивают позиции части правоохранителей. Потому что среди уволенных, помимо взяточников и коррупционеров, оказалось немало профессионалов — следователей и оперативников — носителей институциональной памяти, готовых меняться в рамках новой службы, утолить глобальный кадровый голод НП и повысить раскрываемость.

— Хорошо, если вы считаете, что мы действуем незаконно, тогда почему мы выигрываем такие же дела на Волыни, в Ровненской и Киевской областях? В рамках одной судебной системы. Что это значит? Это значит, что наша судебная система не работает объективно. Это значит, что какой-то судья Вовк может требовать привлечь к уголовной ответственности главу Национальной полиции. Это просто какой-то сюр. Как, впрочем, и нынешняя деятельность старых профсоюзов. Мы действительно не имеем с ними ничего общего и будем создавать новые профсоюзы. А у тех, кто к нам вернется после “справедливых” судебных решений, поверьте, будет немного шансов. Во-первых, мы будем пристально за ними наблюдать и реагировать на малейшие дисциплинарные нарушения. Во-вторых, многие уйдут сами, как только будут переведены со своих теплых и доходных должностей в другие регионы. Наше право предложить, их право — не согласиться.

В то же время вы затронули одну из ключевых проблем, касающихся кадрового голода. К сожалению, это одна из причин и снижения раскрываемости преступлений, и промедлений на каждом участке реформы. В связи с этим нам предстоит выстроить абсолютно новую систему образования и менеджмента. В классификаторе профессий должно появиться название “полицейский”. Обучение должно стать более мобильным и концентрированным. Начальник регионального управления может не быть полицейским по образованию, но для того чтобы организовать оперативную, следственную и любую другую работу, он должен быть высококлассным менеджером. И мы должны его выучить и вырастить. Нам предстоит сделать очень важный шаг, который подкрепит перспективы реформы, и создать Национальную полицейскую академию.

— Но планирование подобных масштабных проектов не должно автоматически исключать того, что было создано ранее и еще работает. У нас есть Национальная академия МВД. Там учится много студентов, откровенно задвинутых на задний план с начала подготовки новых патрульных. Курсанты академии автоматом тоже были зачислены в списки “старой милиции” и использовались как обслуживающий персонал для новых патрульных. Поговорите с ребятами, они поделятся впечатлениями. Более того, весь учебный год там идет переаттестация преподавательского состава. Все работники академии выведены за штат. Что, мягко говоря, снизило уровень подготовки будущих полицейских. В результате вы получите выпуск задавленных морально работников, которых, к тому же, целый год практически никто не учил. Такая же тенденция в других подразделениях. Нельзя образовывать пустоты ни в академии, ни в следствии, ни в розыске, ни в системе в целом…

— Вот поэтому надо делать выводы, извлекать уроки, оперативно создавать полицейскую академию.

— На самом деле мы с вами можем долго спорить об уроках, профсоюзах, переаттестации, старой милиции и новой полиции, поиске баланса между опытом и молодостью и т.д. и т.п., и каждый будет по-своему прав. При этом очевидно, что основная проблема не в этом. А, повторюсь, в сигналах, которые посылает системе ее верхушка. Помните — “честно” или “нечестно”? Все. Эти сигналы ловят сегодня и старые, и новые полицейские. Как снаружи — из карманной Генпрокуратуры, коррумпированных судов, доходных таможни и налоговой и пр., так и изнутри.

Хатия, через два года после Майдана на скандальных стройках в Киеве под присмотром полиции хозяйничают “титушки” в балаклавах. Мукачево, Драгобрат, янтарная мафия… резонансные дела, которые задевают интересы и карманы власти, не расследуются, порождая коррупцию и безнаказанность. Несбиваемый Кива как символ полной кадровой зависимости главы Национальной полиции от министра внутренних дел, который обещал стать лоббистом-супервайзером, а стал форпостом “своих” людей в системе. Это факты, которые не имеют ничего общего с реформой полиции и правоохранительной системы.

— Давайте разбираться по порядку. Я абсолютно с вами согласна, что систему мы не перестроили. Это невозможно сделать за год и даже за три. Но как бы ни критиковали патрульную полицию, именно в ее рамках нам удалось создать элемент системы, который иначе мотивирован и способен самоочищаться, выталкивая тех, кто оказывается лояльным к старой системе. И это серьезный форпост, быть может, еще не совсем опытных, но честных полицейских. И это наша реальная первая победа. И моя душа на данном этапе всецело на стороне молодого, неопытного, но честного полицейского, а не профессионала с институциональной памятью, берущего за свои профессиональные услуги миллионы. Как здесь искать баланс, я пока для себя не слишком растолковала.

В остальном мы действуем в рамках закона и имеющихся у нас возможностей. “Титушки”? Стыдно. Но возьмите любой скандальный объект и вы обязательно столкнетесь там с человеком, у которого решение суда в руках о разрешении на строительство. А может, и не с одним. Два хозяина плюс протестующие жители. Выяснение отношений при помощи бригад молодчиков омерзительно. И мы должны охранять порядок, регистрировать заявления, открывать уголовные производства и пресекать подобное.

— Пример от коллеги. Скандальная стройка в Голосеево по ул. Потехина, 9. “Титушки”, которых нанял застройщик ДБК-7, применяли к людям силу, травили газом, толкали под бетономешалки. Многочисленные заявления жителей в райотделе приняли. В январе. Тогда же, видимо, следователем они и были утилизированы. Да у нас в столичную мэрию врываются люди в балаклавах! 

— Что касается ул. Потехина, я обязательно уточню детали. По КГГА было задержано за хулиганство 79 человек с обеих сторон. Однако надо понимать, какие у нас есть права. Это статья 296 и три часа, чтобы расписать протоколы. После чего они уходят и занимаются тем же. Когда я говорю о комплексной работе правоохранителей, то имею в виду и это.

— Резонансные преступления. Губернатор Москаль заявил, что подозреваемые в преступлении в отношении пропавшего водителя Тараса Позднякова бойцы ПС Голуб и Кингисепп принимали участие в столкновении милиции и “Правого сектора” в Мукачево в 2015 г. Безнаказанность порождает новые преступления. Политическое желание закрыть глаза на подобные вещи, чтобы не “будить батальоны” и проч. и проч., ставит крест на правовой системе государства.

— Идет очень серьезное расследование по делу пропажи Тараса Позднякова. Подозреваемые уже в розыске. В том числе и международном. Эти люди будут задержаны и наказаны. Мы действуем в рамках своих возможностей. Как, впрочем, и в деле, связанном с добычей янтаря. Глава Нацполиции Ровенской области Князев на сегодняшний день абсолютно упразднил нелегальную добычу. Хотя мы все прекрасно понимаем, что это временное решение. И сколько нам удастся удерживать ситуацию там, я не знаю. Слишком много факторов и интересов переплелось в этой истории. И мы сейчас с вами можем проговорить еще пять часов, но ничего другого вы от меня не услышите. Потому что перестраивать систему — это долгая и кропотливая работа. А мы сделали всего несколько шагов в этом направлении.

— Кива.

— Я подала заявление о его увольнении. Как офицер чести, не вижу этого человека в новой Национальной полиции. Сейчас решение не за мной. Что я еще могу сказать в этой ситуации? И вообще я не совсем понимаю, почему вопрос Кивы так важен для медиапространства.

— Вопрос Ильи Кивы — это тест для реформы. Тест на вашу самостоятельность как главы полиции. Хатия, вы не можете уволить главу департамента, занимающегося борьбой с наркотрафиком с миллиардными оборотами! Он не ходит на совещания. При этом все прекрасно знают, что за ним стоит министр внутренних дел Аваков. Сама ситуация — нонсенс. Даже без перечисления прошлых заслуг вашего подчиненного. Кстати, он публично обратился к вам с просьбой говорить не о том, что он пишет в Facebook на злободневные темы, а рассказать стране о результатах его работы. Так возьмите и расскажите.

— Я сама не приглашаю его на совещания. Я не вижу результатов его работы. Более того, у него нет доступа к секретной информации. От организованного этим офицером хаоса в департаменте страдают и дело, и люди, которые там работают. Подробностей больше не скажу, так как боюсь скатиться в эмоции. Я надеюсь и почти уверена, что скоро подчиненного с такой фамилией у меня не будет.

— Какие у вас взаимоотношения с Аваковым? Какой вообще должна быть система кадровых назначений в НП, чтобы ее глава был независимым, а рука министра не лежала на назначении каждого вашего зама, главы департамента, управления, райотдела et cetera?

— Взаимоотношения профессиональные и конструктивные. Мы взаимодействуем в рамках закона. Такая схема выписана не только в законе о полиции, но и в ныне действующем законе о ЦОВ. Возможно, нужны некоторые корректировки в контексте процесса децентрализации и вступившего в силу закона о госслужбе, где достаточно жестко и четко разделяются политическое руководство и административное, но это поле для дискуссии в парламенте. И вообще меня волнует абсолютно другой вопрос, связанный с тем же Кивой. Потому как я уверена, что департамент по противодействию наркопреступности должен войти в структуру уголовного розыска.

— Об этом давно говорил глава профильного парламентского подкомитета генерал Паламарчук. В результате прямого подчинения ряда департаментов Киеву начальники управлений в регионах, по сути, остались без инструментов влияния на криминогенную ситуацию на местах.

— В этом есть смысл. Наркотики не существуют отдельно от преступлений. Как и некоторые другие вещи, ошибочно выведенные законодателем за рамки уголовного процесса. В то же время я абсолютно убеждена, что полиция не должна заниматься расследованиями экономических преступлений. Для этого должна быть создана вообще отдельная структура — финансовая полиция. Национальная же полиция должна заниматься исключительно криминальным блоком — грабежами, убийствами и пр.

Мы запустили соцопрос, который позволит судить о доверии людей к руководителям на местах. Это параллельный процесс с аттестацией руководителей областных управлений полиции, стартовавшей на этой неделе.

— Вы же понимаете, что подобный соцопрос сегодня проходит и по отношению к вам? Что может стать основным фактором, способным заставить вас уйти, — потеря доверия людей к вам или потеря вами доверия к людям, пригласившим вас в команду?

— Есть личный момент. У меня в Грузии сын оканчивает школу, и я очень переживаю, что не могу именно сейчас разделить с ним этот сложнейший в его жизни период. Я не знаю, в какой момент закончится запас моей материнской твердости. В остальном заставить меня уйти может только внутреннее ощущение, что работа на каком-то участке окончательно застопорилась, что преодолевать противостояние системы больше невозможно, что ситуацию уже никак не сдвинуть с места. Я не трус. Раз я взяла на себя ответственность, то сделаю все, чтобы хотя бы на каком-то участке довести начатое дело до конца.

— Некогда медийно активная Эка Згуладзе молчала почти год и сейчас ушла в советники. Ваш гипотетический переход на ее место — это, по сути, вывод вашей команды за пределы ключевого механизма системы. Вас есть за что критиковать, но складывается впечатление, что грузинскую команду банально выталкивают. И даже если вы согласитесь сесть в кресло Эки, то это уже будет совсем другая история. Не о реформе полиции. Вам вообще часто звонит президент по поводу назначений?

— Только по оперативным вопросам, касающимся конкретных ситуаций. Если вы имеете в виду историю, связанную с назначением Шевцова, то ни для кого не секрет, что Шевцов был кандидатом от АП. К сожалению, до Винницы аттестация только-только дошла. До меня он работал в Чернигове, давал неплохие показатели, потому и был назначен. Но как только я ознакомилась с информацией, выложенной в сеть, приняла единственно верное решение. И никакого давления на меня не было, чтобы его сохранить.

— Но сейчас есть давление на главу СБУ Грицака со стороны кураторов от БПП Кононенко и Грановского, настаивающих на закрытии всех производств в отношении Шевцова. Последний обладает информацией, неудобной для власти. Как вы думаете, все-таки есть перспектива у дела Шевцова? Его можно довести до суда?

— Я не могу говорить от имени Василия Сергеевича. А объективный суд — это, конечно, будущее Украины.

— В парламенте прошел первое чтение закон о частном сыске. За которым, по нашей информации, стоит не только возможное появление альтернативных структур, но и политической силы “бывших” силовиков во главе с экс-министром внутренних дел Могилевым. Вам известно об этом?

— Слухов на этот счет достаточно. Однако я очень надеюсь на то, что у нас хватит и ума, и сил, и чести не допустить реванша подобной альтернативы.

— Назовите три ключевых шага, которые вы ожидаете от вновь назначенного генпрокурора Юрия Луценко. В направлении синхронизации работы правоохранительной системы.

— Очистить систему. Создать в партнерстве с нами прозрачное электронное делопроизводство. Помочь усовершенствовать УПК, в том числе вместе с нами бороться за честное досудебное расследование.