Андрей Козлов. Член ВККС
02.05.2018
Сегодня у нас разговор с Андреем Козловым, одним из самых ранних апологетов психотестов для судей. Удалось ли не допустить сохранения в судебной системе людей, готовых не служить праву, но быть слугою всех господ, работая по принципу «чего изволите?»
– Новости сегодняшнего дня до сих пор пестрят разнообразной информацией о том, что в ВККС запущен судебный конвейер, а этап квалифоценивания – не более чем «квазипроцесс очистки судейского корпуса». Такая атмосфера вокруг не мешает рабочему процессу?
– Скажем так. С одной стороны, это, безусловно, немного мешает, но с другой стороны и стимулирует. А в каком-то смысле это даже полезно.
– И все-таки, как члены ВККС реагируют на то, что некоторые из них, по мнению общественных активистов, не имеют морального права оценивать судей?
– Надо понимать, насколько обоснованы все эти вещи, которые говорят о членах ВККС. Если это все подтвердится, то одно дело, а если нет – совсем другое…
-… подтвердится в суде?
– Я бы даже не говорил о решениях суда. Хотелось бы для начала просто увидеть какие-то доказательства и объяснения и со стороны этих членов Комиссии. В любом случае, это вопрос скорее не ко всей Комиссии, а к трем-четырем членам ВККС: насколько они чувствуют себя в праве и в силах проводить квалифоценивание при наличии тех или иных обстоятельств, в том числе недоверия со стороны ОСД?
– Процедура квалифоценивания нова для отечественного судебного корпуса. Равно как чуть ранее и конкурс в ВС. И все же, с чем наиболее необычным столкнулись члены ВККС во время этих процессов? Какие трудности были вообще не прогнозируемы?
– И в конкурсе на ВС, и сейчас – это на самом деле одно и то же квалифоценивание, по одним и тем же правилам, но с разными последствиями. Упрощенно: в конкурсе, не пройдя оценивание, ты просто не получаешь должность, в нынешнем оценивании – должности лишаешься. Также, в конкурсе выстраивался рейтинг, а сейчас такого рейтинга нет. Но, как ни парадоксально, в скрытой форме он присутствует. Ведь судьи с этими оценками, которые они сейчас получают, пойдут на конкурсы во вновь создаваемые суды. Вот кто не захочет работать там, куда ему предложат перевестись в ходе ликвидации старых судов – тот пойдет на конкурс в какой-то другой суд. И вот там нынешние оценки выстроятся в рейтинг.
Что изменилось по сравнению с конкурсом в ВС… У нас, пожалуй, стали хуже тесты по праву. Это проблема. Не знаю, что-то поменялось в коллективе разработчиков, или, может, раньше были какие-то кураторы разработки, которые «лучше» поднаторели в тестологии, а теперь их нет. Но скажем так: тесты, которые более половины участников оценивания преодолевают с результатом 82,5 балла из 90 и выше, следует назвать тестами с низкой разрешающей способностью. То есть они не дифференцируют судей «по качеству», а по сути говорят о том, что среди судей есть только очень хорошие и просто хорошие профессионалы. Мне кажется, для оценивания эта всеобщая «хорошесть» в части профессиональной компетентности – нехороша.
– Скажем откровенно, правовые тесты очень «слабые» как для судей?
– Да, слабые. Например, я рецензировал от Комиссии тесты по административному направлению. Честно говоря, рецензенту нельзя выдумывать какие-то совсем свои вопросы, потому что существующие ему не нравятся – во-первых, он рецензент, а не автор, а еще есть определенная таксономия, распределение вопросов по темам, которую легко нарушить. Но можно было несколько подправить ответы для корректного усложнения задачи, или переформулировать вопрос. Если вопрос вообще не валиден, то можно было придумать и другой на ту же тему. Но все, чего мне удалось добиться, – это более широкого распределения результатов по шкале. Тенденция преодоления большинством порога в 80 баллов из возможных 90, увы, сохранилась, но в более слабой половине результатов распределение более широко. Это связано с тем, что «базовые» вопросы по административному праву и процессу, которых в тесте было большинство, качественно изменить оказалось практически невозможно. К сожалению, я практически не увидел в тестах тех заданий, которые требовали бы чего-либо, кроме запоминания. Мне казалось, что тесты должны требовать не только репродукции знаний, но и какой-то креативности мышления. Однако таких вопросов практически не было.
– А кто разработчик тестов?
– Национальная школа судей.
– А что вы скажете по поводу иных тестов?
– Например, с результатами тестов общих способностей есть только одна проблема. Причем проблема эта связана не с судьями как таковыми, а с качеством нашего юридического образования. Проблема заключается в слабо выраженном компоненте абстрактного мышления. Это говорит о том, что людям сложно представить себе что-то новое, смоделировать ситуацию, представить себе последствия применения того или иного правила в изменившихся обстоятельствах. На мой взгляд, это надо исправлять. Поскольку юриспруденция – это гуманитарная математика своего рода, то судьям такое мышление нужно как никому другому. Что касается так называемых психотестов, то их, как вы знаете, мы применяем три. Тесты эти – хорошо себя зарекомендовавшие. Один из них даже допускается как доказательство в практике судов США (речь идет о MMPI®-2), по которому мы определяем стрессоустойчивость судьи, наличие психопатологических рисков и так далее. Впрочем, с ними тоже есть пару проблем. Компонентных, скажем, проблем. Я бы сказал, что от судейского корпуса ожидается более развитая способность отстаивать свои взгляды, нежели та, которую мы видим сейчас. Это первое. И второе. То ли в силу новизны, то ли в силу отсутствия традиции применения, мне кажется, мы пока несколько попустительски относимся к рискам, которые вскрывают эти тесты. Мне кажется, что Комиссия во всех случаях должна действовать как некий коллективный HR-менеджер. Если это конкурс, то любое сомнение должно вести к ответу «нет». Если это квалифоценивание на соответствие должности, то при наличии рисков (будь-то риски психопатологические, низкая выраженность интеллекта, добропорядочности, этичности) судьям, условно говоря, не следует продлевать контракт. Но, тем не менее, практика пошла по тому пути, что риски как бы есть, но если из прошлой жизни кандидата не усматривается их проявление, судья считается прошедшим квалифоценивание. Надеюсь, однажды мы придем к тому, что мы отъюстируем тесты, а любое значимое отклонение от параметров «идеального профиля» (более чем на один уровень проявления), которых десятки, будет вести к дисквалификации. Но пока, увы, вот так. Вероятно, это связано с общим качеством кадров в системе и, как следствие, повышенной бережливостью: количество побеждает качество.
– Если можно, чуть подробнее, о каких рисках вы говорите?
– Например, судья продемонстрировал низкий уровень соответствия по добропорядочности и/или профессиональной этике. По сути, никто никогда не знает, когда эти риски могут сработать и с какими последствиями. А тесты для того и введены, собственно говоря, чтобы пользоваться ими результативно: устранить эти риски вообще.
– То есть вы уверены, что по тестам можно выявить уровень добропорядочности?
– С достаточной уверенностью можно выявить потенциал проявления. У нас по тесту выставляется значительная часть баллов по 4 критериям: личной и социальной компетентности, профессиональной этике и добропорядочности. Максимум 100 баллов за каждый критерий.
– А что вы скажете по поводу того, могли ли быть некоторые манипуляции со стороны психологов по отдельным кандидатам?
– На конкурсе в ВС мы достаточно глубоко исследовали досье судей, было больше времени на собеседование, мы пытались детально обсудить с кандидатом все проблемные моменты. И были совершенно дивные ситуации. Например, в тестах кандидат утверждает, что вообще никому не верит, что люди заводят друзей только ради выгоды. И мы его спрашиваем: а что для вас человеческое доверие? И получаем потрясающий ответ: оказывается, кандидат буквально жить не может без доверия. И при этом взгляд отводит, жесты и мимика тоже выдают несколько иные настроения. В целом, опыт показывает, что манипуляции маловероятны, а тесты прямо указывают на попытки прошедших их подать себя «выгоднее», хотя порой наше впечатление расходится с заключением психолога, причем это может быть и в лучшую, и в худшую сторону. Возможно, роль тут играют определенные личностные проекции и представления об образе судье на основе личной самореализации.
– А как вы прокомментируете ту информацию, что оптимальным для судей считался не высокий, а средний уровень стрессоустойчивости?
– Это единственное из эмотивных качеств личности, где оптимальным считается средний уровень. И это вполне уравновешено тем, что эмоциональная стабильность, контроль эмоций и контроль импульсов желательны высокие – при очень низком уровне психопатологических рисков. Аналогично, при оценке морально-волевых качеств допускается средний уровень кооперативности (судья и не должен быть излишне склонным к сотрудничеству), а в отношении остальных пяти показателей желаемы высокие и очень высокие уровни проявления. Что касается показателей по критериям социальной компетентности, этики и добропорядочности оптимальными считаются только высокие и очень высокие уровни проявления. Другой вопрос – всегда ли удается этого достигать. Об этом можно поговорить отдельно..
– А кстати, кто-либо из судей получил 400 баллов по психотестам?
– Таких супергероев нет. Но совсем недавно у нас на квалифоценивании был один судья, выходец, кстати, из Донецкой области, вот у него почти все уровни были очень высокими. Кроме одного из показателей, над которым он пообещал основательно поработать. Да и не только на эти показатели обратили внимание члены ВККС, он в принципе произвел отличное впечатление.
– Последствия «непрохождения» судьей квалифоценивания – увольнение. Нет ли здесь условного нарушения трудового права, ведь судья избирался на должность бессрочно?
– Это не трудовое право. Это экстраординарная процедура, которая является допустимой в тех условиях крайнего упадка доверия к судебной системе, в которых оказалась Украина. Эту процедуру одобрила Венецианская Комиссия. С тем лишь уточнением, что та должна быть достаточно сжатой во времени. Проблемы здесь не вижу. Хотя бы и потому, что некоторые судьи назначались непонятно как, и есть смысл посмотреть, а что они из себя представляют? Это не значит, что они – ужасны. По крайней мере, каких-то совершенных «чудовищ» во время квалифоценивания я еще не встречал. Хотя, возможно, все еще впереди (смеется). В основном… как бы так сказать – обыкновенные юристы, «рабочие лошадки». А хотелось бы, наверное, увидеть некую «правильную» элитарность, представителей судебного корпуса нового поколения и качества, более креативных, более стойких, мышление которых имело бы более глубокое смысловое наполнение. А вот во время конкурса в ВС пришлось повидать разное. Я вообще не думал, что некоторые люди с таким багажом за плечами могут набраться нахальства хоть куда-то претендовать.
– Процедура квалифоценивания потеряла что-то после выхода из процесса членов ОСД?
– Разумеется, она обеднела во всех смыслах. Но Комиссия будет реагировать на любую информацию от членов ОСД. Ее надо проверять, оценивать и делать выводы. Однако, поскольку «официальные» заключения ОСД имели значительную процедурную нагрузку (при негативном заключении требовалось 11 голосов из 16 членов ВККС, чтобы подтвердить соответствие кандидата или судьи критериям этики и добропорядочности), считаю, что с выходом ОСД задача судей по прохождению квалифоценивания значительно облегчилась. И в целом, отсутствие ОСД – это потеря. Во-первых, можно было услышать еще одну точку зрения касательно того, чем занимался судья. Во-вторых, это позволяло получить новую информацию для размышлений, когда судья давал свои пояснения. Иногда судьям удавалось опровергнуть то, что поначалу воспринималось как свидетельство их недобропорядочности. Бывало, что и заключениям ОСД недоставало полноты и проверенности. Впрочем, будем объективными: мне довольно редко удавалось согласиться и с позицией ВККС, когда та не соглашалась с заключением ОСД.
– Ваша лояльность к членам ОСД – достаточно известный факт. Тем не менее, когда вы избирались членом ВККС от омбудсмена, вашими оппонентами как раз и были Роман Маселко и Тарас Шепель, тоже юристы, и тоже с активной общественной позицией…
– Это не лояльность, это естественное стремление к прогрессу и неприятие многих традиций, сложившихся в судебном корпусе, осаждаемое только нехваткой кадров. И вполне вероятно, что это я – «тоже», а не они. А вот с избранием ситуация на самом деле была довольно забавной. Летом 2016 года попробоваться на конкурсе в ВККС, о котором только-только заговорили, меня как раз и подбили ребята из Судебной экспертной группы РПР. Поэтому появление на конкурсе кого-то из них меня слегка удивило, но я предпочел принять это как естественную конкуренцию лучших и как жест поддержки – ну, чтоб не было совсем одиноко. Да и для контроля процедуры неплохо в три пары глаз смотреть. В итоге получилось так, что победителем конкурса стал я – Роман и Тарас вполне искренне тогда поздравили.
– Если бы вы не стали членом ВККС, то пошли бы в члены ОСД, как это сделали Маселко и Шепель?
– Почему бы и нет? Кстати, отбор в ОСД проходил примерно в один период с конкурсом в члены ВККС. Были предложения попробовать свои силы и туда, и туда одновременно. Но я не очень умею «хоть тушкой, хоть чучелком – всюду и сразу». Не прошел бы в ВККС – можно было бы думать дальше. Коллеги так и поступили: только после конкурса в ВККС пошли в ОСД. Думаю, кстати, что не пройди я в ВККС, мое сотрудничество с ОСД было бы интенсивнее, доверительнее и эффективнее. Но чиновник – это как инфекционный диагноз, изоляция, увы, почти неизбежна. Тем не менее, нужно вместе работать над вакциной. С должными предосторожностями, но работать.
(Продолжение следует)
Беседовал Иван Правдин
