Фауст или Трупный запах вдохновенья

10.03.2017

Кропанье пошлостей – большое зло. Вы этого совсем не сознаёте. (Иоганн Гёте, «Фауст»)

«Тьма, пришедшая со Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город, и он пропал, как будто не существовал на свете». Ах, как хотелось бы мне, уважаемый читатель, начать своё повествование не менее интригующе, нагромоздив эпическое: «ночь чёрной тушей навалилась на город и, упиваясь своей неодолимой мощью, душила его, смеясь над безнадежными попытками последних лучей солнца отсрочить исполнение приговора – день умирал». Хотя, можно и скромнее: «стремительным кавалерийским наскоком ночь овладела городом и уже без суеты добивала отступающие арьергарды света в тёмных закутках подворотен». Нет, тоже не подойдет. Увы, но  в районном центре с непритязательным названием Трубный смена суток происходила без столь вкусной для автора вычурности. Ночь прибывала в город строго по расписанию. Транзитным автобусом прокатив мимо корпусов градообразующего трубопрокатного комбината и покружив среди панельных пятиэтажек единственного спального района, она спешила дальше – накрывать, наваливаться, душить, а может даже и овладевать заносчивыми столицами, многолюдными мегаполисами или, по крайней мере, подающими надежы областными центрами.

Корреспондент местной газеты «Трубный зов» Иннокентий Сивокобылов ненавидел пресные ночи своего города с истовостью пятого прокуратора Иудеи. На этом, собственно, сходство между Кешей и Понтием Пилатом заканчивалось. В отличие от вечно путающегося в мистицизме и аляповатом плаще патриция, Иннокентий был убежденным агностиком, а из предметов гардероба предпочитал элегантную клетчатую «арафатку», одинаково любимую журналистами, бойцами добровольческих батальонов и уклонистами от призыва.  И ненавидеть проклятый город у Сивокобылова было больше причин, чем у подверженного панике и ипохондрии Пилата – захолустная атмосфера Трубного умерщвляла творческое либидо Иннокентия с эффективностью контрафактного алкоголя. Да что там говорить – городок действительно был тесен, бесперспективен и несимпатичен, особенно ночью.

Вот и сейчас журналисту, что говорится, не ваялось.  Пристроив ноутбук возле картонной коробки с пёстрыми роллами, Кеша натужно правил свой вчерашний материал для аналитической рубрики «Между молотом и наковальней».

 – «Народной» или всё-таки «мусорной»? – вслух размышлял Сивокобылов, облизывая пальцы после очередного пряного рулета. «Народной» звучало масштабнее и патриотичнее, «мусорной» – пробирало бескомпромиссностью и радикализмом. Вспомнив вызывающе жирные щёки директора водоканала Пронькина, ум Иннокентия с отвращением отрыгнул ещё один мощный эпитет – «постыдной». Все варианты были хороши, а потому, расставив их с понятной для вдумчивого читателя очерёдностью, автор отстучал на клавиатуре: «Не этот ли недобросовестный служащий станет мишенью для постыдной мусорной народной люстрации?». Удовлетворённо хмыкнув и добавив ниже текста творческий псевдоним «Иннокентий Фауст», Сивокобылов  навёл курсор на опцию «сохранить», но за спиной посоветовали:

– Для полного разоблачительного эффекта, я бы рекомендовал заменить «недобросовестный служащий» на «зарвавшийся чинуша». Бичевать, так бичевать. Вы совершенно правы, этот ваш Пронькин изрядный прощелыга.

 Возникший из ниоткуда человек был худ, подозрительно представителен и лучился  зловещей доброжелательностью, присущей американским проповедникам и сотрудникам СБУ. Дельность правки болезненно оцарапала самолюбие Иннокентия и, не нашедшись, что ответить, он сварливо буркнул:

– Вы к кому? Редакция закрыта. Если по поводу рекламы, то это завтра к Солонкиной. Вон за тот столик.

 Гость не обиделся. Даже наоборот, ёрнически приложив обе руки к сердцу, он закудахтал фальшиво сокрушенным тоном:

 -Ах, простите-простите. Опростоволосился. Что же это я… Вы совершенно правы, ритуалы нужно чтить, – и вдруг непозволительно хамским, но совершенно невероятным способом с места вскочив на стол Сивокобылова, затрубил оттуда  пафосным речитативом:

    Сомкнулись небеса, им до земли нет дела,

    Скорби презренный раб  – печален твой удел.

   Ты сам себя сгубил и дьявол прилетел

    За новою душой, достигнувшей предела.

    Не нужно тут ни серебра, не злата,

    Душа писаки тлен, просроченный товар.

    Обмен простой – душа на звук фанфар,

    Овации толпы – достойная оплата.

    Час наступил. Пади же на колени

     Ничтожный пленник суеты и лени.

     Своим пером ты тешил беса самомненья

     И он пришёл на трупный запах вдохновенья.

– По-моему, за исключением последней строчки, получилось прилично, – странный незнакомец спрыгнул на пол и Сивокобылов заметил, как сами собою расправились складки его отливающего могильной чернотой костюма. – Или всё же заменить «трупный» на нейтральное «гнилостный», как Вы полагаете? Но предупреждаю, это полностью убьёт ритм.

«Столичный хлыст. Причём изрядно подшофе», – вдруг понял Иннокентий, – «Наверняка из налоговой. В командировку приехал». И предусмотрительно решив не связываться с заезжей шишкой, переспросил:

 – Вы кто, мужчина? Давайте я Вам такси вызову.

 Но тот, огорченно вздохнув, лишь закатил глаза под лоб:

 – Воистину «не мечите жемчуга вашего…». Ладно, переведу с русского на примитивный – я  бес, прибыл за Вашей душой и у меня к Вам коммерческое предложение.

«Глумится, сволочь. Нет, пожалуй судья или депутат.»,- затомился в предчувствии нехорошего Иннокентий но сохраняя лицо строгим тоном предложил: –  Идите домой, товарищ. Мне помещение закрывать нужно.  Какой такой бес…

– Бес, молодой человек, это именно бес и ни что другое. «Часть силы той, что без числа творит добро, всему желая зла». Или, по-вашему, я похож на епископа? – человек в чёрном заразительно хохотнул, явно приглашая Сивокобылова присоединиться к веселью.  – Ладно, мой друг, хотите шоу с предъявлением мандата полномочий – получите, – и незнакомец небрежно ткнул в пол диковинной тростью с мраморным набалдашником в виде земного шара.

В тот же миг за окном редакции взорвалась Вселенная. Исполинская, в полнеба молния вонзилась в задрожавшую плоть планеты, вдавив жалкий городок в преисподнюю. Слепящий клинок из белого огня застыл на несколько бесконечных секунд и Иннокентию показалось, что сам дьявол насадил оливу Земли на гигантскую шпажку и прищурившись рассматривает, решая проглотить её или отбросить прочь небрежным взмахом кисти.

– Знаете, сам не люблю этого официоза и спецэффектов. Готический декаданс сейчас не в тренде. Ужасная пошлятина все эти средневековые штучки – кинжалы, черепа, стенания в клубах дыма под «Ameno Dorime». Вы, кстати, в чьём исполнении предпочитаете «Era» или «Enigma»? – словоохотливый пришелец заботливо тёр Сивокобылову уши, приводя корреспондента в чувство. – Вот и решил нагрянуть к Вам по-свойски, так сказать, без галстука и фанаберий.  Но, люди стали ужасно недоверчивыми. Проблема «идентификации беса», не в первый раз сталкиваюсь. Итак, молодой человек, приступим к заключению сделки?

  – Приступим, – торопливо согласился Иннокентий, с опаской взглянув в окно. – А какой?

 – Выгодной, мой деловой партнёр, весьма выгодной. Я брошу к Вашим ногам признание и успешную карьеру в обмен на такой пустяк, как душа. Предлагаю Вам новую восхитительную жизнь, и не благодарите меня, не стоит. Я всего лишь скромный швейцар, открывающий  дверь к славе и богатству, – соблазнитель даже сделал шаг назад, словно опасаясь назойливых объятий признательности Сивокобылова.

Последний раз Иннокентия «партнёром» называл обаятельный молодец, с лёту втюхавший ему набор жестяной кухонной посуды (популярный бренд, 12 предметов, армейская нержавейка, тройное антипригарное покрытие, уникальная скидка), а потому Сивокобылов вежливо поинтересовался:

– А конкретнее можно?

– Вам можно всё. Вы позволите? – не дожидаясь ответа, гость не спеша надел очки с мерцающими дужками в виде маленьких язычков пламени, взял в руки «Acer» журналиста и, приноровившись, ловко воткнул ноготь мизинца в USB-порт. Оживший монитор засверкал в темноте редакции. На экране с невероятной быстротой меняя друг друга замелькали текстовые файлы, веб-страницы, фотографии и (тут бес поощрительно взглянул на смущённого Иннокентия) даже похабные фильмы, которые, как точно помнил Сивокобылов, он удалил с жесткого диска ещё в прошлом году.

– Роскошно! – резюмировал незнакомец, окончив процесс. – Я в Вас не ошибся. Поразительная гармония скупости слога и скудности мысли! Примите мои аплодисменты – квинтэссенция  безвкусицы! Нет, а какая дивная безграмотность…- бес восторженно зацокал языком. – Амиго, Вас когда-то поймают учителя словесности и таки накидают по сопатке. Причем, совершенно заслужено. На Вашем месте, я бы отважился на творческую эвтаназию.

– У меня всё лучшее на флешке хранится,- попытался спасти свою репутацию Сивокобылов, но бес брезгливо махнул рукой:

– Я не проктолог копаться в Вашем творческом наследии. Здесь уже ничего не исправить: Господь – давай огонь и серу!  Кстати, а к чему такой амбициозный  псевдоним – «Фауст»? Вы хоть знаете кто это?

– Жил такой, – туманно пояснил Сивокобылов. И, снимая все вопросы, с достоинством уточнил, – Давно жил, а винтаж сейчас – самое то.

– Претенциозно и не без наглости,– одобрил гость. Оправа его очков вспыхнула, словно по ней пробежали струйки настоящего огня. – Но тогда почему Иннокентий? – лез в душу доставала. – Вам, как ценителю старины, вполне подошло бы благородное древнегреческое имя Неликвид. Только представьте – Неликвид Фауст. Звучит!

 И внезапно наклонившись к самому уху собеседника, дух зла доверительно зашептал: – Мой друг, умоляю – никогда не шутите с творческими псевдонимами. Эти мерзавцы ужасно злопамятны.

– Нормальный псевдоним, – огрызнулся репортёр. – И пишу я, между прочим, не хуже других.

– Это другие пишут не лучше Вас, – откровенно паясничая, нечистый отвесил учтивый поклон: – В каком жанре изволите творить, мэтр?

– Во всех,- Сивокобылов неуклюже поклонился в ответ. – В основном криминальную хронику веду.

-А-а, – собеседник продолжал веселиться, – Помню-помню. Это где «в результате оперативно-розыскных мероприятий,  в условиях усиленного варианта несения службы, совместно с приданными силами  решается вопрос октрытия уголовного производства с классификацией правонарушения»?  Суровые будни? Брутальный креатив нечищеных сапог? Дружите небось с оборотнями?

– Я… Да у меня… Вот, например… – мысли Иннокентия засуетились в голове, как хряк перед убоем.

– Не тужьтесь, Кеша. К несчастью, я знаком с Вашим шедеврами, а это уже само по себе требует моральной компенсации в виде словесной пощечины. Извольте получить, – бес с апломбом вздёрнул клиновидную бородку. – Сивокобылов – Вы бездарь, неук и халтурщик с амбициями. Ваша муза – уличная торговка, сующая прохожим Dolce & Gabbana прямо в подземном переходе из грязной клетчатой сумки.  Где, скажите мне, где в Вашей писанине художественная форма? Где мистерия слова? Где хоть малейшие признаки изящной словесности? Где меланхоличная сентиментальность эссе и суровая правда репортажа? Где задиристая провокационность интервью и мудрая аллегоричность фельетона? Где виртуозность подачи, прорисовка образов, обычные диалоги, в конце концов? И самое главное – где индивидуальность, где неповторимое лицо творца? Где всё это? В чём мастерство и вкус? – выдержав трагическую паузу, оратор продолжил.  – Их нет, увы… Примитивизм изложения растоптал высокое искусство журналистики.  И Вы, – трость беса упёрлась в грудь опешившего журналиста,- Вы убогий продукт сего унылого мира, в коем столярное ремесло ценимо больше эпистолярного. Вы не репортер, Вы жалкая приживалка, нелепый кролик из зазеркалья журналистики. Нет, право, какая наглость – за ничтожные гроши штамповать дрянцу и ещё сметь рассчитывать на признание. Его не будет, Кеша, не будет. Вы и умрёте, как подмастерье –  в утренней очереди за водкой.

Удрученный мрачным пророчеством, Иннокентий хотел было на всякий случай уточнить детали, но посланец пекла сменил тему разговора:

– Надеюсь, Вы Интернет окучиваете?

– Я блогер,- с достоинством отбрил Сивокобылов, показывая, что даже захолустность Трубного имеет рамки приличия.

– «Спасибо, сэр. И родная мать не смогла бы утешить меня лучше», – явно процитировал кого-то гость. – «Здесь мы сократим наш путь, друзья», – как говаривал Сусанин доверчивым полякам. Шучу-шучу – на самом деле это сказал Моисей, ведя евреев по дну моря. Неглупый старик был, между прочим. Так вот, ваш бумажный «Трубный зов» хрипит и доживает последние дни, но не вините себя и не мните скорбно кепку.  Он был обречен с тех пор, как в газеты перестали заворачивать селёдку. Печатную прессу погубит не цензура, а полиэтиленовые кульки и в этом особый цинизм ситуации. А потому будете выливать свои творческие отбросы в грандиозную помойку, именуемую Интернет. И если согласитесь на моё предложение, толпы сетевых хунвейбинов будут размахивать айфонами с Вашими цитатами.

 Сивокобылов смутился, вспомнив немногочисленные отзывы посетителей под своей последней статьёй в блоге, где между доброжелательным «ниасилил» и критическим «кал» какой-то сукин сын написал обидное «автор упоротый Гурвинек».

– Бросьте, бросьте утирать нос своими комплексами, – прочитал мысли Иннокентия собеседник. – Камрад, хулителей нужно ценить, они самые верные читатели. Никто так не ждёт Ваших новых работ, как они, вот и не разочаровывайте, откройте им душу для плевка. Создатель милостив, – дух зла иронически поднял бровь,- лишив человека способности создавать, он оставил ему в дар возможность гадить. Пишите и помните –  в Интернете рукописи не горят вовсе не по причине неуничтожимой силы искусства. Великому Гуглу начхать на качество материала и он равнодушно воскресит из небытия любую белиберду, не боясь обжечь себе руки. Социальные сети и созданы для юркой пишущей рыбёшки, вроде Вас, а киты, запутавшись в них, дохнут  и белеют всем на потеху вислым брюхом.

Бес пристально посмотрел на принтер и тот, подобострастно заурчав изверг из себя листок с последней статьёй  Иннокентия «Кто разворовал Трубный трубопрокат?».

 – Ну что, весёлый человечек, – лукавый фамильярно подмигнул,- опусом со столь романтичным названием Вы разродились? Позвольте уточнить жанр?

– Журналистское расследование,- промямлил Сивокобылов в ожидании подвоха. Долго ждать не пришлось.

– А источник Вашего вдохновения, вероятно, бил из очистных сооружений этого же комбината.  Нашли загадку «кто разворовал трубопрокат» – да прежний директор, кто ещё. Но, тсс, я открою Вам страшную тайну, кто разворует его в будущем году – следующий директор. Кеша, Вы предсказуемы, как лицензионное соглашение «Microsoft». Где слалом интриги, пряный привкус скандала, напряжённое ожидание разоблачения? Журналистское расследование – это фэнтези, бурлящий поток полунамёков, парадоксальных суждений и безумных версий, не обременённых доказательствами. Обыватель ждёт от Вас не истины, а немытых инсинуаций. Так метайте их в него, как ниндзя сюрикэны, горстями.  Насилуйте реальность, притягивайте факты за уши, вяжите причинно-следственные связи в гордиев узел и тут же рубите его мечом своих домыслов.  К чему рыцарская дуэль оппонентов, журналистское перо суют в бок подло, при разбитом фонаре.

 – А аналитика и эта, как её… статистика? – вспомнив наставления редактора, поинтересовался Иннокентий.

– Вы кто – неофит подпольной секты аналитиков-ортодоксов? Или, может, статистик-ваххабит? «Статистика знает всё»… Классики врут. Статистика – это продажная девка Кабинета Министров, а лучшая аналитика была написана на коробке свеч от геморроя в разделе «противопоказания». Положим, расследование приятно взбодрить цифрами и компетентным мнением. Но, где их взять? – нечистый интригующе замолчал, всем своим видом показывая, что хочет встречного вопроса.

– Где? – повелся на провокацию Сивокобылов, списавший цифры для своего материала со стенда комбината  «Наши достижения».

– Вам помогут Независимый Эксперт и Собственный Источник. О-о, это два супергероя. Их никто не знает в лицо, но они в большом авторитете, поскольку никогда не ошибаются. У них самая горячая и достоверная информация. Вы можете написать о благотворном влияние пятого ноктюрна Шопена на качество работы банкоматов и станете посмешищем. Но, стоит скромно добавить – «по мнению независимого эксперта» и на Вас будут ссылаться. А уже через год банкоматы всей страны, выдавая купюры, будут фальшиво бренчать эту меланхоличную тягомотину, за счёт вкладчиков разумеется. Только совет – давайте эксперту грузинскую фамилию, сейчас это последний писк.

Бес взял со стола Иннокентия пачку «Winston» и, удивительнейшим образом вытянув из неё сигариллу «Harvest cherry», закурил. В воздухе запахло кипящей смолой и цветущей вишней.

– Признайте, Сивокобылов, Вы убогий сочинитель. Ваша, с позволения сказать, публицистика, явно не излив духовных бездн, а аналитика менее информативна, чем надписи в школьном туалете. Хотя бы просто стащить что-то у других пробовали? Есть же Интернет, ну и черпайте чужую мудрость горстями и вёдрами. Перемешайте абзацы и выдавайте за своё.

– Но это же плагиат!

– Пустое, – лукавый выдохнул колечко душистого дыма в лицо Иннокентию. – Лишь единицы наморщат лоб: «Я где-то это видел». Ведь Ваша простота хуже воровства, гораздо хуже. Вот какие у Вас заголовки – апофеоз банальности. А заголовок, мой друг, это мозговая косточка в борще. Мы живем в век заголовков, когда вся идея сконцентрирована именно в нем  – броском, наглом, гипнотизирующем. Все остальное не более, чем фон.

– А вот Мустафа в брошюре «Как громче лаять псу демократии» утверждает…- Сивокобылов, по направлению редакции съездивший на мастер-класс известного журналиста, приготовился блеснуть подходящей цитатой, но бес вдруг экспрессивно запел в верхнем регистре:

– «Мустафа Ибрагим, Мустафа Ибрагим – разбойники из преисподней клевещут. Алла-а. Алла-а. Алла-а-а-а»,- и, помолчав, печально покачал головой: – Великий Фредди попал в точку. Ах, мон шер ами, бросьте слушать шарлатанов. Библия, вот единственный достойный внимания учебник журналистики. Библия – это наше всё: репортажи, интервью, фельетоны, криминал, юмор. А какие военные очерки! Учитесь. Не без мелких подтасовок, конечно, но всё равно – это на века. А от вашей газеты пахнет кошками и прокисшей капустой. К Вам ещё стенающие читатели во сне не являются?

– Мы провинциальная пресса, – вяло поборолся за честь «Трубного зова» Сивокобылов. – У нас своя, преданная нам аудитория. Мы работает на ее вкус, пусть и не такой утончённый, но…

 – Бросьте. Провинциальность прессы не означает заурядность мысли. Прогресс давно покончил с провинциальностью, а безжалостный Яндекс сделал этой простодушной пейзанке контрольный выстрел за левое ухо.

– Ага, кто бы этот выстрел нашему редактору сделал. Достал уже своими придирками. Да и остальной народишко тоже дрянь, – пожаловался на коллег по цеху Иннокентий. – В таких условиях просто невозможно созидать.

– Да, редакторы политесами не балуют, – пособолезновал бес. – Самодуры. А в чём проблема? Давайте, вываливайте свою страшилку о чёрном-чёрном редактора, который сперва стащил статью у талантливого, но наивного корреспондента, а потом отрубил ему голову.

– Стиль ему мой не нравится. Дряблым евнухом обзывается. Кричит, что из моих материалов яйца не выпирают. Выгнать грозится, а ведь мы с ним вместе начинали, – с готовностью наябедничал Сивокобылов.

– Ай да молодец,-  вместо сочувствия ночной гость восторженно прихлопнул тростью по столу. – Славно формулирует – «дряблый евнух». Мой друг, стиль – вот самый первичный из половых признаков журналиста. Ладно, не дуйтесь на боса.  Каждый редактор должен купить кулер, посудиться за опровержение и уволить сотрудника, с которым начинал. Положение обязывает. Так что, будущая жертва обряда обрезания штатов, без меня Вы совсем пропадёте. Соглашайтесь, Кеша, право дело, соглашайтесь.

– Попрошу без унижений, – робко  обиделся Иннокентий. – Метафоры, аллегории, образы… Я журналист, а не писатель. Я информацию даю.

– Ах, вот как. Недурная логика, – дух зла неприятно оттопырил губу. – По-вашему элементарные литературные приличия журналисту соблюдать не нужно? Значит, это пусть Андрухович у нас грамотным будет?  Кто вчера накропал «незаконные бандформирования осуществляли свою преступную деятельность»? Кеша, бандформирования не могут быть законными,  кроме МВД, конечно. И деятельность у них именно преступная, а не благотворительная. А этот перл –  «губернатор, как истинный патриот своей Родины, выдвинул личного претендента кандидатом на свободную вакансию». Где Вы слышали про «занятую вакансию»? Или что, может быть патриот чужой Родины? Не говоря уже о том, что «губернатор» и «патриот» взаимоисключающие понятия.

– Тогда чего пристали, если я такое ничтожество? Почему именно я?!- уже всерьёз взбрыкнул Сивокобылов. – Ходит тут, известность предлагает с карьерой, душу требует.

– Если не вкладываешь в дело душу, то не удивляйся когда за ней придет дьявол. Душа не старый галстук в гардеробе, что бы пользоваться только на Рождество, – назидательно пояснил лукавый. – Для меня Ваша душонка – тьфу, ещё одна бабочка-капустница, пришпиленная к картонке булавкой коллекционера. Не в этом дело. Просто, в своём роде Вы титан дурного тона, к тому же весьма производительны и этим уникальны. А мне приятнее возвеличивать самых убогих. В этом цимес и красота игры, которая так ценится в нашей профессии. У невежества всегда есть шанс на успех и даёт его сатана. Так Вы хотите стать гуру в мире журналистики?

– Но, как это получится? Вы все исправите? Я…- Сивокобылов замялся, подбирая подходящее определение и, наконец, отважился. – Я стану лучше писать? Вы наградите меня талантом?

– Ну-ну,  спокойнее, – нечистый раздражённо поморщился. – Я не хожу по воде и не кормлю пятью фельетонами весь союз журналистов. Ваша душонка в обмен на великое таинство созидания – завышенный курс. Оставьте эти спекуляции профессионалам из Нацбанка, у них в последнее время неплохо получается.

Приподняв набалдашником трости подбородок собеседника, бес заставил Иннокентия  взглянуть в свои жёлтые глаза:

– Кеша, очнитесь. Вы что о себе возомнили: Джозеф Пулитцер, Юлиус Фучик, Соня Кошкина и Иннокентий Фауст – живительный укол адреналина в одрябшее сердце журналистики.  Это ваш Мастер, сноб и нытик, изуверски требовал «обещайте не писать плохих стихов», я же, наоборот, прошу – пишите. Пишите именно плохие – меня устраивает Ваша интеллектуальная анорексия. Я милостиво снимаю с Вас испанский сапог мук творчества, всё равно в алфавите слишком мало букв, чтобы создать что-то бессмертное.  В этом, партнёр, великий смысл нашей сделки – вы и дальше штампуете свою безвкусицу, а я занимаюсь её распространением. Можете верить, я заставлю подавать Ваш писательский фаст-фуд в лучших ресторанах. Да это и не трудно – котлеты нынче настолько плохи, что лишняя муха лишь придаст им пикантность. А Вы, – соблазнитель сделал многозначительную паузу,- Вы войдёте в журналистский истеблишмент, станете человеком богемы. Вы всплывёте со дна информационного океана могучей жёлтой субмариной, мимоходом пуская на дно утлые лодчонки конкурентов.

– Но, что писать? О чём?  Я не смогу, у меня не получится! – просипел Иннокентий

– Что Вы всё время скулите – «не смогу», «не получится». Повторяю, реализация – моё дело. Да пишите о чём угодно. Мой друг, доверьтесь мне и спокойно плывите в уютном мейнстриме безвкусицы. Перед Вами весь мир – примитив не знает границ, формата и жанра. Моралью и принципами можете пренебречь, намазывайте свой отстой пожирнее, чего стесняться.  Я гарантирую – любая Ваша нелепица будет зарукоплещена до кровавых мозолей. И если я говорю «любая», – бес непринуждённо, но не без величия описал тростью широкий круг, –  это действительно значит «любая». Фантазируйте и Кафка Вам в помощь. Популярные издания столпятся в очередь за Вашей аналитикой о проблемах кролиководства в Австралии, а редакторы женских глянцевых журналов на коленях будут умолять отдать им эссе о тонкостях плетения прикроватных ковриков из фольги. Для Вас, мой суетливый сверчок, я приготовил весьма престижный шесток. И не забывайте, ко всему этому прилагаются такие милые пустячки, как приличные гонорары.

Нечистый  взял со стола скрепку и начал меланхолично чистить нею ногти.

– Вы, кстати, где сибаритствовать желаете? Будете предаваться постной неге в белом домике на побережье Италии? Что там в стандартном наборе  – шесть спален, бассейн и теннисный корт на заднем дворе? Тривиально, дружище. Выбирайте лучше родные осинки. Поверьте, кальянный дым отечества не менее сладок и приятен

Иннокентий вскочил и, опрокидывая стулья, заметался  между столами:

– Но, нельзя ли иначе? По-другому, а? Ведь душа же! Душу бы сберечь…

В ответ ночь предупредительно ухнула раскатом грома.

– Иначе? Благородный дон отсыплет благородному дону гречки на халяву? Я не кормлю супчиком бродячих кошечек. Стыдитесь, мой друг. Халява – это скисшее молоко, которое иудейские царьки разливали нищим по праздникам. Ох, и давка там была… Кеша, я что, похож на иудея?

– Да уж не ариец,- с ненавистью прошептал Сивокобылов, чья толерантность, согласно национальным традициям, была слегка припудрена антисемитизмом.

– Благотворительность вредна. Она банкротит бизнес, как шаровой Wi-Fi забегаловку возле школы. Далась Вам эта душа. Один мой клиент, святой отец с золотыми зубами, после исповедей паствы утешился тем, что ее вообще нет и в принципе быть не может, – бес поиграл желваками. – Ну, что Вы всё торгуетесь, душа моя. Простите за каламбур, но она действительно моя. Вы сколько лет в журналистике?

– Семь.

– Вот, – нечистый довольно хмыкнул, – вполне достаточно. А то расплакался тут, как корова перед танком. Кеша, Вам нечего терять – душа и так загублена окончательно. Журналисту не нужно продавать душу, он меняет её на корочки «Пресса». Наша сделка лишь формальная констатация этого факта, но, согласитесь, с весьма приятными для Вас  последствиями. Кстати, вполне заурядный типовой договор.

– Что значит заурядный? – Иннокентий, успевший возгордиться эксклюзивностью предложения  и достаточно высокой стоимостью своей души, даже расстроился.

Вместо ответа бес дунул на свою ладонь. Указательный и средний пальцы его правой руки, негромко хрустнув хрящами, удлинились, превратившись в изящные палочки для еды. Подхватив ими последний ролл, служитель ада поднёс рулет к глазам Сивокобылова:

– Оцените этот шедевр кулинарии. Какой тонкий селедочный аромат! Вы только посмотрите, как элегантно слипся этот жёлтый рис, явно взятый из вчерашнего плова, А соус… – искуситель восторженно причмокнул. – Какой изумительный красный васаби, насыщенный запахом кетчупа из привокзальной столовки. Кто же этот волшебник восточной кухни, балующий жителей города столь изысканным деликатесом?

Лукавый перевернул картонную коробку из-под ролл и прочитал:

– Бар «Сакля самурая», – гомерический хохот сотряс редакцию. – Ай да Арчил-сан, ай да сукин сын! Мангал-суши! А саке из мандаринов он не подаёт? – лукавый вытер выступившие на глазах слёзы. – Учитесь, Сивокобылов. Пока Вы кликушествуете и гремите тут ржавыми веригами сомнений, люди деньги делают. С моей помощью, разумеется, а иначе кто бы покупал это общежитие кишечных заболеваний.

– Как, и Арчил тоже? –   потрясённый Иннокентий икнул, подавившись своим удивлением.

Собеседник  кивнул:

– И он, и многие другие. Поймите, наконец, я везде, где безвкусица, мастеровщина и плутовство. Дьявол прячется в мелочах? Ерунда – дьявол вообще не прячется и наша фирма функционирует на широкую ногу. В Китае, например, хорошо работать. Что им душа – буддисты, в реинкарнацию верят. Я и китайцы братья навек. Соображаете, почему везде ширпотреб «Made in China»? Ведь все знают, что это дерьмо с недельным сроком самоликвидации, а берут, – бес самодовольно крутанул тростью. – Нынче душа ходовой товар. Идёт и в розницу, и оптом, особенно во время выборов. Золотое времечко. Не поверите, лидеры партий совсем обнаглели – несут души списками, фамилии, подписи, всё чин по чину. Им говоришь «Мы работаем по индивидуальному контракту», а они «У нас партийная дисциплина. Всё утверждено на съезде». А потом сирые и убогие руками разводят –  и как мы таких избрали? Этот с вилами бегает, того венком прихлопнет.

– Подождите. Но, того, которого венком, – Сивокобылов предпочёл не называть имён, – его же…

– Феноменальный болван. Меня обмануть решил – нарушил условия контракта. Получить гонорар за ненаписанную книгу, это перебор, даже по моим меркам. А другие клиенты, наоборот, от порядочности страдают. Один слюнтяй впал в депрессию и честно предупредил:  «киевлянам нужно готовиться к земле». Вот Иуда! Хорошо, что его всерьёз не приняли – по привычке шутом выставили, обсмеяли и забыли. А к чему им, собственно, готовиться? Тем более киевлянам.

– Да, уж,- злорадно поддакнул Иннокентий. – Киевлянам – это да.

К заносчивым жителям столицы симпатии он не испытывал и даже  хотел похвастаться, как умыл одного такого фрукта на литературном конкурсе «Пиши с нами, пиши, как мы, пиши лучше нас», но дух зла бесцеремонно перебил:

– Мой бизнес стремительно расширяется – учителя, врачи, спортсмены…

– Адвокаты, –  с ноткой подобострастия подсказал Сивокобылов.

– Адвокаты нет, –  посланник ада поскучнел и добавил, словно оправдываясь: – Эти, знаете ли, отдельная каста, коллеги и конкуренты, можно сказать. После них у клиента не то что души не остаётся, а и трава перед домом не растёт.

 Задумавшись, нечистый неприятно выпучил глаза, но, быстро взяв себя в руки, продолжил:

– А ещё писатели, журналисты, актёры, музыканты.  Или Вы серьезно думаете, что без моей помощи патлатый дядька в женском платье смог бы победить на Евровидении? Кстати, сначала задумывали дополнить его образ пикантным глубоким декольте, но потом решили отказаться – все эти проблемы с подбриванием груди, тональным кремом…  Нет, люди искусства – это нечто особое,-  бес с видом сомелье вкусно вытянул узкие губы. – С ними не скучно. Один мой партнёр, не без юморка парень, положил на музыку свои подростковые стихи – ещё в школе накропал этакую «барковщину» с намёком на нереализованные срамные фантазии. В результате, почтенные шестидесятилетние старушки по всей стране на своих юбилеях вместе с внуками дружно напевают: «А ты мне в Новый Год от сосны, от сосны мне…».

– Действительно, пошловато выходит,- удивился  Сивокобылов, до этого не замечавший столь необычных последствий создания глагола из двух прочих частей речи.

– А как я спорил с Казиком… Он тоже, вроде Вас, всё припадками неверия страдал: «Ох, я не смогу! Ах, дай искру таланта!». Напился, и в пику мне за полчаса какой-то квадрат намалевал. Думал, что на выставке его картину  селёдочными хвостами забросают, и он душу назад истребует за невыполнения условий договора. Наивный. Оказалось, что его квадрат – супрематическая работа, исследование базовых возможностей цвета и композиции, а Казик – новатор и основоположник.

Посланник ада, с присущим пожившим демонам умилением, закачался на волнах приятных воспоминаний:

– А с одним даже пари заключил на души потомков по мужской линии. Театральный драматург – эстет, перья на шее, манеры, куртуазный матерок. «Разобьюсь, – говорит, – но премьеру провалю, и никакой контракт не спасёт». В сюрреализм ушел, маргиналов в труппу набрал, голую задницу со сцены зрителям показывал. И что Вы думаете – одни восторженные отзывы. Ах, какой тонкий намёк! Ах, какое своеобразие трактовки! Аплодируют и друг на друга смотрят многозначительно – а ты, мол, допёр? Сидели мы потом за рюмашкой «цекубы», так он всё стенал: «Деграданты! Умерло высокое искусство! «Помним, любим, скорбим». Голый зад – это всего лишь голый зад, а не психологический конфликт и нестандартное прочтение. «Сильпо» не водкой, а галоперидолом должно торговать. В литровых бутылках и на берёзовых почках».

– Постойте! – судорога понимания свела лицо репортера. – Так значит, они все просто Вам продались? Просто отдали душу?  А мы лебезили перед ними – таланты, гении, нравственные авторитеты. А я всегда подозревал, я чувствовал, что…- рванув на шее «арафатку», Сивокобылов подбежал к открытому окну и не узнал местечковой выхолощенной ночи. Она уже не бежала мимо впопыхах. Напитавшись неведомой силой, ночь владела всем. Казалось тьма, нагло скалясь ухмылкой полумесяца, воцарилась навсегда, намертво приколотив к небосводу свой чёрный саван потёртыми белесыми звёздами. Обернувшись, Иннокентий закричал:

– Но, так же нельзя! Слышите, Вы! Так нельзя! Это подло!

– Подло? Бинго! –  слуга тьмы прищёлкнул пальцами. – Дух зла пылким поцелуем разбудил уснувшую совесть журналиста-халтурщика? А ну-ка, нежная принцесса, вылезайте из своего хрустального гроба. Хватит жеманиться, теперь я просто обязан на Вас жениться. А редактора посадим куклой на капот нашего свадебного «кадиллака».

Бес взмахнул тростью, и окно захлопнулось, хрустнув  опавшими жалюзи.

– Ну-ну, давайте без фальшивых истерик, Сивокобылов. Не посыпайте голову пеплом, в наше прагматичное время его примут за перхоть. Вы решили стыдливо пококетничать, вместо того, что бы реализовать выплаканные в подушку мечты и занять достойное место в журналистской пищевой цепочке? А ведь плата мизер – всего лишь душа. Соглашайтесь, и уже завтра вашу никчемную газетёнку будут распространять принудительно и продавать грузовиками. Ваш блог зависнет от толп посетителей, как при DDoS-атаке.  Постойте, а, может, Вы предпочитаете работать на телевидении? – предложил искуситель тоном официанта, раскручивающего посетителя на последний грош. – Рекомендую, это наше фирменное блюдо. Волшебная Страна Оз, где города строят из изумрудов, дороги мостят желтыми слитками, а гонорары нарезают ломтями. Сивокобылов, Вы осилите ломтями?

Иннокентию захотелось гонораров исключительно ломтями. Его голова кружилась. Сладостные мечты, словно пьяные стриптизёрши, бесстыдно извивались в обоих полушариях мозга. В ушах ангельским хором звучала мелодия заставки нового шоу «Вечер з Сивокобыловым». Ветерок от перелистывания опасно твёрдых листов глянца «Фауст-style» нежно ерошил волосы. Упоительно дорогой запах кожи редакторского кресла раздувал ноздри, а глаза слезились от молний фотовспышек и красочных разворотов с его улыбающимся лицом.

– Ну что, готовы стяжать славы и сопутствующего злата? Так и быть, возьму Вашу душу, несмотря на изношенные фибры. Решайтесь, Сивокобылов, хватит кочевряжиться. Что вы люди за существа… Сперва высокомерно пнут мурчащее и лезущее на руки счастье, а после оставшуюся жизнь ноют: «с тех пор всё тянутся передо мною кривые глухие окольные тропы». Не будьте городским сумашедшим. Сейчас я развернусь и просто уйду, а уже завтра Вы запишетесь в кружок деревенских сатанистов и будете резать щенков на кладбище, призывая меня вернуться. Итак, мы договорились?

– Но позвольте…Да! Нет! Я не знаю! Мне страшно!

– Тогда прощайте, глупый адепт чучхе. Опирайтесь и дальше на собственные силы, – бес неторопливо пошёл к двери. – Только помните, верхом Вашего успеха будет рецепт блинчиков с ежевичным сиропом в рубрике «Хозяюшка». Или Вы предпочитаете стать звездой в разделе некрологов?

– Постойте, – Иннокентий сорвался на крик. – Постойте же! Я согласен! Но, у меня одно условие – «джинсу» писать не буду, – и, обозначив последний нравственный рубеж, корреспондент обессилено стёк на стул.

– Понимаю, у журналистов собственная гордость, – остановившись, соблазнитель засочился сарказмом. –  А интервью у мэра ко дню города кто брал? Со  злободневными вопросами, составленными его же пресс-службой?

– Я не за деньги!

– Вот именно, даже не за деньги – за визитку. Кеша, Вы банальный жлоб. Мараться за «вхож и рукопожатен» – дно профессионального падения. Как говорил Командор, лицемерные рукопожатия ведут в ад, – нечистый многозначительно опустил глаза, напоминая собеседнику адрес. А затем холодно разрешил: –  Ладно, «джинсу» можете не писать. Всё равно  не Ваш уровень, тут тренированные мозги нужны. «Джинса» – это высокое искусство совращения, сродни пикапу. Нужно уметь разом трахнуть сознание широких масс, а не лезть к ним с робкими слюнявыми поцелуями. «Джинсу» он писать не будет…  Ну и аллилуйя. Такой напишет, только в тапки хозяину нагадит.  Итак, мы договорились?

Сивокобылов быстро кивнул:

– Да. Только, ещё последний вопрос – зачем Вам это всё? В чём конечная цель?  Ответьте, ради всего свято… – Иннокентий осёкся.

– «Ради всего святого, Монтрезор! Ради всего святого!», – непринуждённо рассмеялся бес. – Да не смущайтесь – сатану оскорбляет вера, а не формулировки.  Конечная цель?  Боюсь, Вам не понять, мой друг. Да и зачем смертному вникать в такие мелочи, как энтропия созидания или формула полураспада морали. Незнание – благо и крест человечества, вот и несите его дальше на груди, а не на спине. Но, честно предупреждаю – «Чу! Сзади зубами скрежещет Великая Пустота!»

Глядя в непонимающие глаза ничтожного человека, демон поднял трость и задумчиво посмотрел на покрывшийся мелкими трещинками земной шар, а затем сказал устало и сочувствующе:

– Слова, фразы, формулировки не есть тем, чем кажутся. Как любой продукт человеческого разума, они оружие в извечном антагонизме света и морока. Запомните, Сивокобылов – журналист пишет не статью, а свою жизнь, судьбу окружающих, историю человечества, если хотите. И каждое неудачное слово – рубец, уродливый шрам на этой самой истории. Как Вам объяснить… Вы, люди, придумываете выражения, но потом уже они кроят вас по своему образу и подобию. Человечество становится тенью им же сочиненного слова. А вы, о яд чванства, не понимаете этой простой истины. Но, самое главное – недобрые и лживые слова, как больные дети, ненавидят весь мир за свое уродство. И никогда не прощают своих родителей. Любая гнильца – написанная, намалёванная, озвученная, как монстр Франкенштейна злобно мстит за свою врождённую патологию, сея зло без разбора. Впрочем, довольно разъяснений, уже светает. Так Вы согласны на мои условия?

– Контракт кровью нужно подписать? – оттягивая роковой миг, спросил раздавленный монологом репортер, и передёрнул плечами, представляя в подробностях всю негигиеническую пакостность церемонии.

– «О кровь, ведь ты особый сок…». А копыто на сургуче оттиснуть не потребуете?- дружелюбно сострил компаньон. – Подписи, печати, декларации, договора, идентификационные номера и прочую тягомотину оставьте святошам из налоговой. Я доверяю своим клиентам, – и бес, по давней купеческой традиции, просто протянул компаньону руку.

* * * * * *

Трель телефонного звонка разнесла мозг Иннокентия разрывными пулями, ещё долго визгливо рикошетившими в черепной коробке. Постанывая, он расклеил веки и, не отрывая от стола головы, обессилено посмотрел по сторонам. Тусклое утро угрюмо вываливало в окна редакции серый свет, и он тягучим бетонным раствором помалу заливал помещение. Вспомнив пышущую жаром руку незнакомца,  Кеша похолодел: «Пожал или всё-таки нет?», а потом быстро поднёс к лицу  ладонь – ожога на ней не было. Комок в горле, так мешавший дышать, сразу провалился куда-то в желудок, вызвав вместе с чувством облегчения острый приступ изжоги. Сивокобылов уткнулся взглядом в пустую коробку из-под суши и вдруг сразу всё понял: «Отравился. Просто отравился. Ну и гад же, этот Арчил. Мы ему рекламу на первой странице аршинными буквами публикуем, а он, значит, дрянь мне всучил. Ладно, попомнит ещё – в следующем номере разделаю, как Бог черепаху. Уже и заголовок для фельетона есть – «Палач из общепита». Или у него не общепит? Тогда пусть будет так – «Повар-зло». Господи, тошнит-то как. Нет, точно отравился. Все симптомы – скачок температуры, галлюцинации, бред, потеря сознания».

Телефон опять всадил в голову очередь разрывных, и что бы прекратить пытку Иннокентий снял трубку.

– Алло? Редакция? Газета «Трубный зов»? – проворковала трубка чувственным тембром блондинки.

– Да,- Сивокобылов знал, что к такому голосу, как правило, в нагрузку полагаются эталонной длины ноги.

– Иннокентия Фауста пригласите, пожалуйста, – тембр крутнул регулятор  нежности до максимума и соблазнительно оголил колени.

– Это я. Слушаю, – задорно чеканя шаг поротно и повзводно, гормоны Сивокобылова уже шли церемониальным маршем, возвращая его к жизни.

– Вас с телевидения беспокоят, Центральный Национальный. Руководство чрезвычайно заинтересовано в сотрудничестве с Вами и мне поручено обсудить условия,- тембр бесстыдно вжикнул застежкой-молнией на брюках Иннокентия. – Уверена, мы договоримся. Нам есть, что предложить.

Владимир Батчаев, Антидот