“Переаттестация полицейских была судилищем”. Интервью с Антоном Геращенко
25.06.2020
МВД и министр Арсен Аваков регулярно оказываются в центре внимания украинского общества. Как правило, этому предшествуют различные скандалы, в которые попадают полицейские – вроде изнасилования женщины в райотделе Кагарлыка месяц назад. После этого случая началась новая волна протестов с призывами к отставке Авакова.
О том, почему происходят эти скандалы, из-за чего провалилась переаттестация полиции, какую роль в дискредитации МВД играл президент Петр Порошенко и что происходит с расследованием дела Шеремета – в интервью РБК-Украина рассказал заместитель министра внутренних дел Антон Геращенко.
– Согласно закону о Нацполиции, главный критерий оценки ее работы – уровень доверия со стороны граждан. Согласно апрельскому соцопросу Центра Разумкова, баланс доверия-недоверия к полиции минус 19,9%. Значит ли это, что она работает неэффективно?
– Все познается в сравнении, поэтому давайте сравним с ситуацией февраля 2014 года. Тогда уровень доверия к милиции вообще был несущественный. Мы получили милицию в том виде, в котором ее ненавидели почти все. За шесть лет это неплохой результат. Но за все годы президентства Петра Порошенко он постоянно делал все, чтобы дискредитировать фигуру министра внутренних дел и реформы, которые он проводил.
– Каким образом?
– Если вы прочитаете книгу одного известного бывшего депутата, которые находится в Германии под следствием (речь об экс-нардепе Александре Онищенко, – ред.), то он называл цифру в 30 миллионов долларов на дискредитацию правительства Яценюка.
Мы видели системные кампании по дискредитации. Как только мы сделали новую патрульную полицию, началась кампания о том, что они постоянно бьют свои машины. Или о том, что эти новые полицейские – неопытные. Но они точно лучше тех, кто был!
Раньше у нас были сотни анекдотов про гаишников, потому что гаишники – клептоманы, коррупционеры и так далее. Назовите мне хоть один анекдот про патрульного. Их не существует, потому что уровень коррупции, которая есть в правоохранительной системе любой страны мира, настолько невысок, что не вызывает у людей отторжения. Да, из 16 тысяч человек патрульных кто-то взял взятку, кого-то оскорбил, это бывает, это закон больших чисел.
За прошлый год составлено 115 тысяч протоколов по статье о пьянстве за рулем. То есть 115 тысяч раз полицейские остановили человека, составили протокол о том, что он пьяный или отказался от проверки. Да, какое-то количество отпустили. Благодаря тому, что сейчас у каждого есть в кармане смартфон, любого полицейского, нарушающего права людей, мы знаем.
Мы изучаем сайты, которые нас критикуют и реагируем на это. И наше трудовое законодательство слишком лояльно к нарушителям. У нас масса случаев, когда заподозренного в противоправных действиях (которые не тянут на уголовку) патрульного увольняют, а потом он через суд восстанавливается.
– А сейчас с такой дискредитацией вы сталкиваетесь?
– Нет, после ухода Порошенко, задачей которого было контролировать все, системной дискредитации нет. Есть группы людей, недовольных работой главы МВД. Это фракция “Голос”, либеральная, скажем так, часть “Слуги народа”. Но, ребята, если вам что-то не нравится, скажите, что идет не так, мы готовы меняться. Но из тех, кто подписал постановление об отставке Авакова, ни один не пришел к министру или ко мне и не сказал: вы не так работаете, работайте по-другому.
То есть в обществе создано некое восприятие, что Арсен Аваков – это плохо. Это было заложено еще в 2014 году. Порошенко вложил огромные силы в системную дискредитацию министра внутренних дел, чтобы его ослабить как политика и члена коалиции.
Весной 2014 года, когда Петр Алексеевич стал президентом, первое что он предложил: пусть Аваков уйдет с поста министра внутренних дел, пусть он станет министром экономики, министром финансов, кем угодно, только не главой МВД. Порошенко хотел управлять страной как Кучма, у которого были все силовые рычаги в кармане.
Тогда после выборов месяц не создавалась коалиция, потому что Порошенко говорил: возьмите себе десять министерских портфелей, только отдайте мне МВД. Этого не случилось, поэтому началась системная дискредитация. Зато во власти был определенный баланс сил эти пять лет. Как говорил мне один мой товарищ, хорошо знающий Порошенко, если бы тогда, осенью 2014 года, Аваков бы ушел, и у Порошенко в руках оказалось еще и МВД, все силовые рычаги, то Порошенко бы до конца своего срока не досидел.
– А у Зеленского стоит задача забрать себе все силовые рычаги?
– Не стоит. Владимир Александрович хочет, чтобы в стране реально велась борьба с преступностью, с коррупцией. Он публично в прошлом году проводил большое собрание на тему борьбы с коррупцией, обращался к Сытнику с Холодницким: вот, вы говорили, что вам постоянно кто-то мешает, теперь все, пожалуйста, берите и сажайте. Прошло время, вы сами можете делать оценки, что у них получилось.
– Как правило, после очередных скандалов, связанных с полицией, вроде истории в Кагарлыке, все это очень бурно обсуждается некоторое время, кого-то отстраняют, а потом подозреваемые не несут реальной ответственности, а то и вовсе восстанавливаются на службе.
Несколько конкретных примеров: убийство Кирилла Тлявова – только один из четырех фигурантов под стражей. История в Кривом Озере 2016 года – все шестеро фигурантов на свободе, из них четверо – успешно переаттестовались. Убийство Комарницкого в Виннице – подозреваемый полицейский под ночным домашним арестом, пытается восстановиться и т.д.
– Все правонарушения сотрудников правоохранительных органов, расследуются ГБР под процессуальным контролем прокуратуры. Есть дело, например, по убийству Кирилла Тлявова, его ведет ГБР, вместе с прокуратурой поддерживает обвинение. Дело находится в суде, в апреле суд меняет меру пресечения.
Мы видим, как эту историю подняла оппозиционная фракция: вот, Аваков виноват! Но как можно предъявлять обвинения нам, если есть решение конкретного судьи, который принял это решение по ходатайству адвокатов – отпустить из-под стражи. То же самое и по остальным случаям.
Это не вопросы к нам, у нас нету адвокатов и мы не финансируем их, нам такое в голову не придет. Мы помогали тем полицейским, которые по нашему мнению, были правы. Я, например, был поручителем по делу полицейского Олейника, которое тянется с 2016 года.
Мы сказали: вопросов нет, обвиняйте его в превышении власти или неумышленном убийстве, но не в умышленном убийстве, как решила военная прокуратура! Тем самым демотивируют всех 16 тысяч патрульных. Будут везти труп в багажнике, наркотики, носиться по городу – патрульные подумают: да зачем вообще с этим всем связываться.
А если мы считаем, что человек виноват, то, пожалуйста, привлекайте к ответственности.
– Вы недавно сказали, что виновником провала переаттестации является экс-глава Нацполиции Хатия Деканоидзе. В этой связи сразу ряд вопросов.
Почему о “провале” вы заявляете только сейчас? Когда переаттестация, собственно, закончилась, руководство МВД во главе с министром наоборот было вполне довольно ее итогами. Далее, действительно ли во всем виновата Деканоидзе, если лично вы были членом апелляционной комиссии, через которую восстановились множество полицейских? И последнее: почему, вопреки прямому обещанию Арсена Авакова, персональные результаты переаттестации с 2016 года так до сих пор и не обнародованы?
– Хатия Деканоидзе была навязана тогдашним президентом Авакову: вот, хорошие люди, они сделали реформу. Мы говорили: подождите, ребята, а какие реформы в Грузии произошли и чем там руководила Хатия? Она руководила полицейской академией трехмиллионной страны. Она пришла сюда с советниками, которые порекомендовали сделать переаттестацию, но переаттестация из хорошей идеи немедленно превратилась в судилище.
В комиссии брались люди, предвзятые по отношению ко всем полицейским. Я присутствовал при оценке полицейских и видел, как, например, проходит тестирование на логику. Например, там треугольник, квадратик, шарик, их надо правильно расположить по порядку, такого рода задания. И хорошие опера, которые готовы ловить преступников, они вообще в первый раз такие тесты видели. Им эти тесты не дали изучить и подготовиться. И я тогда заставил Хатию, чтобы сами члены комиссий стали проходить эти тесты.
Если есть суд, то всегда есть две инстанции, потому что первая инстанция может ошибиться. И я настоял, чтобы были апелляционные комиссии, и Хатия сама попросила меня войти в эти комиссии. Венец переаттестации был таков: в одном из районов Киевской области, кажется, в Сквирском, было пять следователей, и аттестационная комиссия уволила всех из них. А кто будет расследовать преступления, где вы найдете людей, которые в Сквирском районе за те деньги будут делать работу?
Как можно оценивать людей заранее предвзято: что все, человек является преступником, только потому, что он в полиции?! Ребята, у нас есть проблемы, но работать-то с кем? Мы что с Марса привезем людей, или академиков наймем за эту зарплату?
– Об академиках речь не идет. Но тогда в 2016 году большой популярностью в соцсетях пользовались отрывки из собеседований с полицейскими во время переаттестации. И многие из них демонстрировали просто экстремально низкий уровень правовой культуры, умственных способностей и всего остального.
– Есть отдельные люди с запредельно низким уровнем. Но уровень зарплат в сельской местности такой, что ты не найдешь идеального человека. Вот, как найти в Кагарлыке абсолютно чистых людей на зарплату в 15 тысяч гривен?.. Мы стараемся отбирать лучших, создавать им условия, мы не закрытая система. Если кому-то что-то не нравится, пожалуйста, приходите к нам работать.
Я на днях говорил депутатам фракции “Голос”: давайте, приходите к нам, надевайте шлемы, становитесь в цепочку, идите под суд, и постойте там часиков пять, когда вас будут оскорблять, плевать в лицо и т.д. И посмотрим, что вы потом скажете.
– Все-таки почему не обнародованы персональные результаты переаттестации?
– Я не отвечал за всю переаттестацию целиком, но скажу еще раз: это была не переаттестация, а судилище. Мы потеряли огромное количество хороших людей с невысоким количеством плохих.
Есть люди, которые занимаются прослушкой или слежкой, а их спрашивают: где вы работаете, как вы работаете. Но вся их работа является секретной, и чтобы такого человека научить, надо его пять лет готовить – а его просто так выбрасывали. Мы их потом восстанавливали на апелляционных комиссиях.
– Но все-таки государство должно ответить на вопрос: где взять нормальных полицейских?
– Арсен Аваков в 2017 году инициировал программу ипотечного кредитования для сотрудников МВД. В прошлом году выделили более 1500 квартир для полицейских и пожарных. В этом году планируется покупка 2500 квартир. Полицейский может взять кредит на 20 лет на льготных условиях, когда государство частично оплатит стоимость квартиры, берет на себя выплату процентов, в зависимости от выслуги, количества детей и т.д.
Но если ты нарушаешь закон, ты вылетаешь из программы, и тебе придется платить самому за все по полной программе. И в прошлом году таких было только два или три человека. То есть, если дать возможность человеку иметь квартиру, и он будет знать, что он должен честно работать 20 лет, тогда эти люди будут работать лучше всех.
Но реализация этой программы идет с большими трудностями. А на днях на бюджетном комитете депутат от фракции “Голос” пытался завалить нам коронавирусную надбавку для полиции с такими словами: это мы должны давать надбавку тем полицейским, которые не пустили в суд нашего депутата Лозинского, что ли?! Да, должны! Потому что эти люди стоят на улице, их бьют и с ними общаются 50 неизвестных им активистов, в кавычках, кто-то из которых может быть болен коронавирусом.
– Но в марте секвестировали бюджет почти по всем направлениям, кроме как раз МВД.
– Не секвестировали весь сектор обороны и безопасности, образование, по-моему, тоже, как и медицину. И это было правильное управленческое решение.
– Во время текущих протестов в США защитники полиции часто говорят о том, что в рядах копов попадаются “отдельные гнилые яблоки”, по которым нельзя судить обо всей правоохранительной системе.
В Украине часто используется сходная риторика. Но с учетом того, что по информации ГБР, сейчас они расследуют около 5 тысяч дел по жестокому обращению и пыткам со стороны полицейских, это не слишком много? Это ведь уже никак не тянет на “отдельные случаи”.
– Во-первых, данная цифра завышена. Вокруг цифр идет постоянное манипулирование. У нас, да и в мире тоже, вообще о хорошем не привыкли говорить, а о плохом – пожалуйста. Если 5 тысяч дел расследуют, пусть скажут, скольким людям они предъявили подозрение, и пусть скажут, по скольким делам был вынесен обвинительный приговор.
По информации прокуратуры, в прошлом году было 1700 уголовных производств, из них по пыткам в суд дошло только два. А в этом году – только одно.
– Почему так много людей ушло из патрульной полиции? Дело только в зарплатах?
– В зарплатах и тяжелых условиях труда. Я знал одну девушку, которая проработала несколько лет в полиции в Харькове. Она одинокая мать, часть зарплаты тратила на няню. Однажды я позвонил ей, и она мне рассказала, что она ушла. Она сказала: “Люди меня недостойны. Меня инструктора учили, что надо быть вежливым, соблюдать права человека и все остальное. А ты подходишь к пьяному мурлу, которое тебя матом посылает и т.д.”.
Я спросил, за сколько она была бы готова работать? Она сказала: 25 тысяч гривен, тогда я буду готова. В других отраслях госслужбы не так много негатива получаешь, как в полиции. Потому полицейские должны иметь соответствующие социальные гарантии.
– Когда стоит ждать окончания расследования дела Шеремета? Владимир Зеленский говорил, что Аваков должен довести это дело до конца. Тогда как сам Аваков говорил, что дело Шеремета не стоит связывать с его политической карьерой. Так как дела обстоят на самом деле?
– Какая главная цель расследования дела Шеремета? Установить всех причастных, вплоть до заказчиков. Можно ли всегда раскрыть все преступления? Нет, не все и не всегда. Убийцу Улофа Пальме вот на днях только установили. Убийство Кеннеди до сих пор вызывает вопросы и споры. Дело Шеремета – одно из сложнейших в истории Украины, потому что оно готовилось очень тщательно.
В случае обычного убийства, как правило, все проще. Например, на камеры попадает машина, можно зацепиться за номера и дальше раскручивать, телефоны проверять и т.д. Что было здесь: все были без телефонов, лица прятали, потому что была проведена разведка маршрута, ходили пешком, пути отхода были продуманы так, что эта пара вышла и ушла в никуда, не села в машину или метро и т.д.
Во время расследования дела Шеремета изучалась масса версий, отслеживались люди, за ними следили, проверяли их походки и т.д. Когда в деле появились семья “Пумы” и “Бучи”, по ним сделали экспертизу, потому что, мягко говоря, один шесть раз судимый и хвастался, что умеет собрать бомбу за 15 минут даже в тюремных условиях.
Но эксперты определили, что это не они, они ходят по-другому. И когда в результате оперативных комбинаций вышли на группу людей, в которой был так называемый “Пистолет”, которому прислали сообщение с призывом прийти и дать показания по делу Шеремета, эта группа распереживалась. “Пистолет” застрелился, а группа запереживала. Мы подумали: зачем порядочным людям переживать, если они никак не причастны к этому делу?
Вы слышали прослушку, там Кузьменко переживает, что у нее будут обыски. У меня вопрос: почему детский врач должна переживать из-за обысков по делу Шеремета? Где она и где дело Шеремета?
– Это все косвенные улики.
– Конечно, но в комплексе это является доказательной базой. Когда одно совпадение, два, пять – это одно дело. Но когда таких совпадений многие десятки, то тогда это наводит на мысль, что есть достаточно оснований предъявить подозрения. Задача полиции – найти виновных, задача прокуратуры – не допустить преследования невиновных. Поэтому дело Шеремета – это не дело Авакова, это дело, в котором есть группа полиции, порядка 15 человек.
Была группа прокуроров из шести человек, все, кстати, уволены Рябошапкой во время переаттестации. И только тогда, когда прокуроры, подчиненные Рябошапки, дали согласие на предъявление обвинения, стал вопрос: как объяснить обществу, что детский врач, музыкант и медсестра-волонтер, возможно, причастны к этому делу? Поэтому был сделан брифинг.
Если бы подозреваемые были бы трижды судимые криминальные авторитеты, мы бы их просто загребли, дали короткое сообщение и все. А здесь надо было объяснить.
– В чем их мотив?
– Мы считаем, что эти люди являются исполнителями, которых вдохновили их кураторы. Мое личное мнение – данное преступление было совершено из патриотических мотивов. Людям часто вносят в голову мысль: это враг, его надо ликвидировать, потому что он враг.
– И кто “внес” эту мысль?
– У нас есть десятки разных версий, в которых изучаются разные люди, и публичные, и непубличные. Пока уверенно можно сказать, что есть три подозреваемых. Ставя свою подпись под подозрением, следователь несет, в том числе уголовную ответственность по статье о преследовании заведомо невиновного лица.
– И сколько по этой статье понесли наказание?
– Думаю, в год это несколько десятков человек.
– Все-таки, у вас есть более-менее вменяемая версия, кому понадобилось убить Шеремета?
– Версия изложена в материалах дела – возбуждение социально-политической ситуации в стране. Те, кто это задумал, смотрели: было дело Гонгадзе, к этому была причастна милиция, это привело к акциям “Украина без Кучмы” и к изменению геополитического вектора страны.
То же самое и здесь: убивают Шеремета, не просто убивают в подъезде, а специально, у всех на виду, идет резонанс и так далее. Мы же не работаем такими методами, как в Кагарлыке, если бы работали, то “Пума” и “Буча” уже давным-давно бы все рассказали.
– Какие предварительные итоги проекта с автоматической фиксацией нарушений? Насколько он эффективен?
– Украина – это предпоследняя страна Европы, которая вводит автоматическую фотофиксацию нарушений ПДД, кроме нас осталась еще Молдова. Этот метод необходим для того, чтобы сокращать количество погибших и травмированных на дорогах. За прошлый год по статистике погибло 3454 человека. А в полумиллионном Осло погиб всего один человек.
Для того чтобы уменьшить смертность, надо делать несколько вещей. Первая – создание транспортной инфраструктуры. Вторая – выдача прав только тем, кто достоин. В Швеции, чтобы получить права, человек должен провести с инструктором 100 часов. У нас только 20. Мы готовимся к тому, чтобы поднять хотя бы до 80 часов. Это повысит стоимость обучения в четыре раза, но повысит степень ответственности и инструкторов, и обучающихся.
– А как быть с проблемой покупки прав?
– Последние пять лет мы эту проблему побороли. Все тесты мы выложили в интернет, и каждый желающий может их сто раз пройти. Это надо быть очень глупым товарищем, чтобы не справиться с этим. А с прошлого года мы ввели новый проект, в каждой машине экзаменатора есть видеокамера, и хранится запись того, как человек сдает на права.
Возвращаясь к автофиксации. Главное – это контроль скорости, которая является самой главной причиной аварий и гибели людей. Автомобиль, несущийся со скоростью 150 км в час, имеет энергию артиллерийского снаряда.
По Украине мы выбрали порядка 1200 опасных мест, и начали устанавливать там камеры. Сейчас установлено около 50. Мы обратились к мэрам крупнейших городов, чтобы они изучили и прислали список мест с наибольшей концентрацией ДТП.
Методика такая: камера ставится в опасном месте, например, на перекрестках. Места расположения камеры известны всем, нам не надо это скрывать, наоборот: пусть водитель знает, что там стоит камера, и если он не притормозит, он получит штраф.
В первый день работы системы было 68 тысяч нарушений зафиксировано. А, к примеру, 18 июня – уже 13 с половиной тысяч. То есть динамика идет четко вниз, мы хотим, чтобы она дошла почти до нуля. Мы отослали более 300 тысяч писем нарушителям. Но мы не хотим слать письма, мы хотим, чтобы люди не нарушали. В этом году 220 камер закупаются Минтрансом и устанавливаются на опасных местах на автомагистралях.
И мы рассчитываем, что мэры городов постепенно раскачаются. И мы за два года установим около тысячи камер по стране. Всего система рассчитана на 6 тысяч камер, она месяцами хранит информацию, и каждый, кто получает штраф, может посмотреть, где он нарушил. Мы подключаем к ней все банки, и если человек согласен с тем, что он нарушил, он за 30 секунд со своего смартфона может рассчитаться. Наша цель – не сбор денег, а безопасность на дорогах.
– Штрафы ведь выписываются на собственников автомобилей, а не на фактических водителей. Это не сможет стать основанием для оспаривания в суде: человек скажет, что за рулем в момент нарушения был не он, следовательно, и претензии не к нему должны быть?
– Машина, как и оружие – средство повышенной опасности. Если у человека есть разрешение на ружье, он должен хранить его у себя, следить за ним, а на охоте может кому-то выдать только в своем присутствии.
Если я доверяю свой автомобиль кому-то, то он должен хорошо владеть навыками вождения и не нарушать правила. Если я кому-то дал свой автомобиль, а он совершает нарушения и мне приходят штрафы, тогда я ему скажу: или прекращай нарушить или вот, возьми и заплати, пересылаю ему QR-код, пусть платит. Если он отказывается, тогда я просто верну машину, зачем мне это надо.
Обязательно будут попытки оспаривания в судах, в том числе в КС, потому что ответственность получает не нарушитель, а владелец. Но это не уголовный процесс, в котором требуется доказательство вины конкретного человека вне всяких сомнений. Наша задача – снизить количество жертв на дорогах, и владельцы автомобилей должны понимать, кому они их дают в пользование.
– Полиция регулярно сообщает о новых антирекордах скорости, зафиксированных системой. Вам не кажется, что это наоборот может провоцировать людей на новые антирекорды, потому что стритрейсеров все эти штрафы вообще не впечатляют?
– Если человек превысил до 50 км/ч, то на протяжении 10 дней он должен заплатить 127,5 гривен, если более 50 км/ч – 510 гривен. Мы подготовили законопроект, чтобы цифра была значительно больше, 3400 гривен для тех, кто превысил больше чем на 50 км/ч.
Я вообще сторонник того, чтобы у нас было как Финляндии или Швейцарии, где сумма штрафа исчисляется процентом от дохода. У нас некоторые главы госкомпаний, к примеру, получают по 10 миллионов гривен. Если штраф будет в 2% от дохода – это уже 200 тысяч гривен за превышение скорости. И тогда это будет серьезно, и не будет хотеться нарушать. Это идеальный вариант, и мы к нему постепенно придем.
А такие гонщики, о которых вы говорите, у нас выделяются в отдельную категорию, и по ним у нас полиция работает отдельно. Мы с такими людьми также проводим разъяснительную работу: если вы так нарушаете, вы можете сесть в тюрьму. Штрафы, конечно, не соответствуют проблематике. Мы должны поднимать верхний порог штрафа.
А с 1 июля мы запускаем и другие функции системы: начнем контролировать проезд перекрестков на красный свет и езду по полосе для общественного транспорта.
– Когда полиция жестко контролировала проезд по полосе общественного транспорта, вы помните, какие были пробки?
– Для этого нужно сделать так. Есть законопроект о том, что легальные такси имеют право ездить по этой полосе. Мы этим стимулируем все такси к легализации, и мы делаем так, что это разгружает транспортный поток. Сейчас огромное количество таксопарка находится в “серой зоне”. А тогда появляется стимул, что на общественном транспорте можно иногда доехать быстрее, чем легковым.
– У нас и с легальным транспортом большая проблема, всем известно, какое техническое состояние автобусов. МВД собирается с этим что-то делать?
– У полиции мало полномочий относительно контроля за перевозками, в прошлом сентябре у нас забрали право контроля и штрафования за перевесы и длинномеры. Эти права передали Укртрансбезпеке, у которых 300 или 400 сотрудников. Они никак не могут проконтролировать ситуацию во всей стране.
После истории в Броварах министр сказал президенту: дайте нам полномочия, чтобы полиция получила право контроля лицензий на маршрутках. У нас будут списки тех, кто работает легально и мы сможем отсечь тех, кто работает нелегально.
Вы знаете какой штраф за нелегальные перевозки маршруткой? 1700 гривен. Это смешно. За месяц работы на этой маршрутке можно заработать десятки тысяч гривен. Надо пересматривать системно кодекс об админнарушениях, потому что штрафы там смешные. Например, плюнуть в полицейского стоит от 136 до 255 гривен. Это разве нормально? Нет, не нормально.
После событий под судом у Стерненко я получил задание разработать законопроект. В нем будет увеличен штраф за оскорбления полицейских, которые мы слышим постоянно. Далее, относительно использования газовых баллончиков: мы будем вводить дополнительную ответственность для тех, кто травит ими полицейских или других участников акции. То есть обычные люди могут иметь баллончики как средства самозащиты. Но когда под видео слезоточивый газ используется против полицейских или других участников акции – это уже не мирная акция протеста.
Это будет дополнительный квалифицирующий признак. В статье уголовного кодекса о хулиганстве как отягчающее обстоятельство указывается использование кастетов, бит и т.д., мы добавим туда еще и слезоточивый газ. Тогда за это можно будет получить реальный срок.
– Возвращаясь к истории с Броварами. Одна из причин случившегося – это карантин, во время карантина доходы нелегальных перевозчиков возросли в разы. Как, по вашему мнению, сбалансировать эту историю с ограничениями, чтобы не спровоцировать криминальные разборки, потому что любое ограничение порождает “черный рынок”, а “черный рынок” порождает бандитизм?
– Должна быть ситуация, когда только государство является инстанцией, куда люди идут жаловаться. В Броварах были с обеих сторон нарушения лицензионных правил, увеличенное количество маршруток. Если у каждого по десять маршруток, тогда все нормально. Если один берет себе 15 маршруток, тогда и другой берет 15, начинается борьба за то, кто где стал, кто ближе к выходу из метро, тот получает большее заполнение.
Местные органы власти должны сами проводить конкурсы на маршруты, это не должно решаться на уровне облгосадминистраций, как сейчас. Вот есть один маршрут в Киев, другой в Бровары, между городами подписывается договор, сколько должно быть маршруток, и все, конфликта не будет.
– Из-за роста количества заболевших планируется возвращение каких-то карантинных ограничений во всеукраинском масштабе?
– Рост заболеваемости – это следствие запуска общественного транспорта, открытия торговых центров, ресторанов и т.д. По-другому и быть не могло. Но мы прекрасно понимаем, что экономика в таком состоянии, что если снова вводить карантин такой же степени жесткости, это может привести к огромным потерям.
Поэтому нужно делать смарт-карантин. В целом, планов ограничивать транспорт нет, если будет несколько тысяч случаев в день, тогда об этом можно будет говорить. Но я надеюсь, что этого не случится, потому что люди за время карантина уже во многом изменили свои бытовые привычки.
Милан Лелич
