Владимир Мелюхов. Первый зам. начальника Администрации Государственной уголовно-исполнительной службы

25.06.2019

Недавно под председательством Генпрокурора Юрия Луценко прошло совещание, в котором приняли участие руководство Национальной полиции, СБУ, Государственной уголовно-исполнительной службы Украины. Основной вопрос – тюремные бунты и причастность криминалитета к недавним событиям, произошедшим последовательно в разных регионах страны.

– За последние два месяца произошли бунты в трех разных колониях. Первой взбунтовалась 62-я колония в Черкасской области. Потом были Одесская и Днепропетровская области. С чем это связано?

– Каждая ситуация и каждая колония – это разные причины. Но я бы не называл все три случая бунтами. Бунт сопровождается вооруженным сопротивлением осужденных, поджогами, повреждением зданий и т.д. В черкасской колонии ситуация была такая. Осужденные пили брагу, когда сотрудники администрации зашли проводить вечернюю проверку. Один осужденный повел себя неадекватно и спровоцировал нападение на них. Он россиянин, воевал во время Чеченской войны, отбывает срок за убийство. В конфликт, который он спровоцировал, включились и другие заключенные.

По нашей информации, сотрудникам колонии телесные повреждения причиняли около 30 человек.После этого мы провели режимные мероприятия, чтобы на будущее не было таких ситуаций.

– А откуда они брагу взяли?

– Гонят ее сами. В нынешних погодных условиях на это надо несколько часов. Делается она очень легко: берется хлеб, сахар, вода, все перемешивается. Забродило – пьют.

– И что, за этим никто не следит? Можно свободно делать?

– Территория колони занимает несколько гектар. Заключенные находятся в помещениях казарменного типа. Закапывают в землю, прячут на чердаки, в спальные места. И если, скажем, в колонии примерно 600 осужденных, а сотрудников заступает на службу 10 человек, они смогут уследить за каждым? Да и физически ежедневно проверить всю территорию тоже нереально.

Вот многие любят заявлять, что за взятки в колонии везут запрещенные вещи. Да, такие ситуации тоже есть, но самый распространенный способ передачи запрещенных предметов – это переброс через ограждения. Так, конечно, не сделаешь в СИЗО, где камерная система. А в колонии – запросто. Подъезжают люди, закидывают грелки со спиртом, мобильные телефоны и т.д. Это там распространенный канал, я бы даже сказал, основной.

– Территория так плохо охраняется?

– Территория охраняется только по периметру. К тому же мы не имеем права применять оружие, когда подъезжают под колонию люди. Они этим пользуются и кидают запрещенные предметы. Если есть упреждающая оперативная информация – в засаде сидят оперативники совместно с Нацполицией. А если информации нет, они подъехали, выбежали из машины, кинули – и уехали.

– Вы хотите сказать, что для этого не надо договариваться с администрацией и платить?

– С администрацией договариваться дорого и чревато последствиями, потому что берут далеко не все. А это абсолютно бесплатный способ. Поэтому в колонии 90% запрещенных предметов попадает именно так. Есть, конечно, случаи, когда проносят наши сотрудники. Но это не такой большой процент, как люди, которые вне системы, представляют себе.

В большинстве европейских стран подобное невозможно. Допустим, в Германии. Там нет барачных условий содержания, все осужденные содержатся в камерах, по одному, по два человека. У нас все колонии советского образца.

– Почему их никто не переделывает?

– Ну, это большой вопрос. Понимаете, у нас за годы независимости не построено ни одной новой тюрьмы – денег на это никто не выделяет. Потому что сумма приличная должна быть, строить же нужно в соответствии с европейскими стандартами. Никто пока не считает нужным их строить, поэтому пользуемся старым советским наследием.

– А сколько на одну тюрьму надо примерно денег?

– Точную сумму сходу не назову, все зависит от проекта. Например, в Эстонии построили тюрьму, которая стоила порядка 70 млн. долларов.

– Для нас это нереальная цифра.

– Я думаю, что все реально. Мы ж декларируем, что идем в Европу, поэтому надо строить и новые тюрьмы. Это все равно придется делать.

– В Черкасской области конфликт погасили быстро, а почему этого не удалось сделать в Одессе? Произошедшее в 51-й колонии называют вторым масштабным бунтом после событий в днепропетровском СИЗО в 90-годы.

– Администрация учреждения готовила к этапированию “смотрящего” и его окружение. Они, естественно, знали о том, что их готовят, и заручились поддержкой уголовных авторитетов со свободы, которые находятся в Одесском регионе. Одного из воров в законе, с ним было согласовано, что в случае их вывоза будет оказано сопротивление.

– В связи с чем их должны были этапировать?

– Они дестабилизировали работу учреждения, противодействовали администрации и т.д. Нельзя было их там уже больше содержать, потому что осужденные так себя вели, что ставили под сомнение нормальное функционирование учреждения. И поэтому их надо было увозить в другую колонию.

– Где есть другой “смотрящий”? Скажите, а в процентном соотношении таких колоний, подконтрольных криминалитету, много?

– В большинстве колоний есть “смотрящие”, и там процветает преступная субкультура, доставшаяся нам еще с советских времен.

– Побороть это нереально?

– Реально. У нас же есть колонии, где смотрящих нет, но это очень тяжело, особенно в нынешних неблагоприятных условиях.

– Что вы имеете в виду?

– У нас идет, скажем так, неразумная гуманизация по многим пунктам. Приведу вам такой пример. В 2014 году были приняты изменения в Уголовно-исполнительный кодекс, а в частности статью 24, которая регламентирует посещение мест лишения свободы, т.е., исправительных колоний. И вот там расширили очень сильно перечень лиц, которые могут приходить в тюрьмы. Это привело к тому, что у нас теперь туда приходят ранее судимые лица, чтобы проверить,как персонал выполняет свои обязанности. Причем они это, согласно нашему гуманному закону, которого нет нигде в Европе, могут делать в любое время суток.

В три часа ночи приезжают. Берут помощников народных депутатов, платят им деньги и вместе с ними устраивают такие якобы проверки. Законом предусмотрено, что помощник народного депутата может с собой привести двоих журналистов. А дальше все просто. Эти ранее судимые лица, которые по 20 и больше лет отсидели, делают себе удостоверение журналиста какого-то интернет-издания и приезжают в колонию. Вы же понимаете, что сделать сайт в интернете и назвать его СМИ сейчас не проблема.

– Допустим, приезжают. И что делают?

– Ну, что делают? Оказывают давление на администрацию моральное, что они могут еще делать?

– Комментируя бунт в одесской колонии, экс-глава пенитенциарной службы Сергей Старенький заявил о том, что в эту колонию именно с содействия администрации приносились запрещенные предметы. Что там можно было за деньги получить, например, лишнее свидание. Все всех устраивало, пока не выросли расценки. Это заявление проверялось? Проводилось служебное расследование?

– Служебное расследование по этому факту еще не закончено. На это нужно время, там очень много моментов надо проверять. В том числе и то, о чем вы говорите.

– То есть, вы не знаете, была ли там отлажена такая противозаконная система?

– Эта информация не соответствует действительности, вот и все, что я вам могу сказать.

– Подождите, вы же сказали, что служебное расследование еще проводится.

– Озвучивалась информация о том, что там какие-то были тарифы за свидания и так далее. В ходе проверки она не подтвердилась.

– Была еще другая информация, что заключенные жаловались на плохое питание, а администрация на это никак не реагировала. И даже фото каши с червями публиковалось.

– В колониях нет гражданских лиц в хозблоке, осужденных кормят сами же осужденные.

“Смотрящий”, которого должны были вывозить, пытался заставить администрацию колонии выпустить его из участка усиленного контроля, где он находился. Ему было там не совсем удобно находиться. Это отдельный участок. Он не имеет к другим осужденным прямого доступа, мог с ними перекрикиваться либо через окно, либо общаться только по мобильной связи. И он очень хотел из этого участка выйти. Для того, чтобы выйти, сначала избрал такой метод, как жалуемся все на питание. И дал команду некоторым осужденным – под угрозой физической расправы над ними, – чтобы они специально приготавливали очень плохую еду. Организовать снимки и запустить их через соцсети тоже было несложно.

На самом деле это искусственно созданная ситуация. Нет, я не буду сейчас хвалить еду, которую получают осужденные, у нас питание, к сожалению, оставляет желать лучшего. Я был и в европейских тюрьмах, было с чем сравнить.

Вообще, чтобы эти все спекуляции вокруг питания убрать, нужно увеличить финансирование и перевести организацию питания для осужденных на аутсорсинг. Это значит, что какая-то фирма выигрывает тендер, готовит на свободе и приезжает кормить заключенных. Тогда они не будут иметь никакой возможности на это влиять.

Это распространенная со стороны осужденных ситуация, когда они себе хотят что-то выбить, какую-то поблажку, то жалуются на плохие условия содержания, плохое питание, плохое медобслуживание. Но это они выдвигают официальные требования. А на самом деле смотрящий говорил: ребята, если вы меня выпустите из зоны усиленного контроля, я тут все порешаю, никаких жалоб не будет. Т.е., он сам это все придумал, сам это все организовал и потом предлагал свои услуги в разрешении этой ситуации, чтобы осужденные не жаловались на плохую еду, которую они сами же плохо и приготовили.

– Там речь шла не о том, что они плохо приготовили, а о просроченных продуктах. Иначе откуда черви?

– Ну, там нет червей. Скажем так, я застал времена – это было начало 2000-х, – когда поставляли действительно очень плохие продукты. Сейчас такого нет у нас. И я тоже могу сказать, что эта информация в ходе расследования не подтвердилась.

– А как же быть с уголовными производствами, открытыми в связи с жалобами на плохие условия содержания и питание? Расследование еще не закончено, а вы уже с выводами.

– Конечно, оно еще продолжается, но я уверяю вас: там не было некачественных продуктов.

– Что за история с пожарной машиной и с ребятами, которые туда заехали без силовой поддержки? Была информация, что сначала по-тихому пытались локализовать конфликт, привлекая сотрудников соседних колоний, и люди рисковали жизнью, не понимая, что там происходит на самом деле.

– В день, когда было назначено этапирование, был запланирован общий обыск. Общие обыска – это у нас распространенная практика, на них привлекаются сотрудники других колоний, потому что, повторюсь, территории большие, чтобы хотя бы какую-то часть более-менее нормально обыскать, надо очень много людей.

И ситуация получилась такая: они готовились к обыску, но не было упреждающей информации, что будет бунт. И поэтому сотрудников было крайне мало, чтобы этот бунт подавить собственными силами. Когда разгорелся конфликт и в ход пошли поджоги, то эта пожарная машина поехала тушить. В каждой колонии есть межзонное КПП. Оно отделяет жилую зону, где осужденные находятся, от промышленной зоны.

Значит, машина стала заезжать в это КПП, а там узкий очень проезд. Осужденные начали прыгать на нее. Ребята попробовали выехать назад, но у них уже не получилось. И осужденные вытащили двоих сотрудников из этого пожарного автомобиля и нанесли им телесные повреждения. После чего подожгли автомобиль.

– Очень сильно пострадали? Они в больнице еще?

– Да, пострадали сильно, в больнице еще. Я исполнял обязанности неделю назад начальника администрации, подписал представление на Минюст, чтобы они обратились в АП с просьбой рассмотреть вопрос об награждении этих сотрудников государственными наградами. Потому что ребята действительно в данной ситуации проявили героизм.

Они же видели, что уже начался бунт, и поехали тушить пожар, понимаете? А осужденные вытащили их и сильно избили.

– А не хотите привлечь к ответственности тех, кто их туда послал и кто наверняка знал о бунте?

– Я лично не вижу оснований для наказания того, кто кого-то куда-то посылал. Понимаете, это проще всего в этой ситуации. Но если мы сейчас накажем людей, то у нас скоро никто никуда ехать не будет и никто никаких команд давать не будет, потому что все будут бояться, а вдруг всех привлекут к ответственности.

– Почему решили законсервировать эту колонию?

– Потому что сгорела баня, дежурная часть, магазин пострадал, вышел из строя силовой кабель. И сама по себе колония, она, к сожалению, далека от хорошей, там нет ни одного нормального отряда с нормальными условиями пребывания. Поэтому было принято решение не вкладывать деньги в то, чтобы ее как-то реанимировать, и особенно с учетом наполняемости (она наполнена меньше, чем на 50%), а было принято решение ее закрыть. Я предвосхищу ваш дальнейший вопрос о том, что специально ее закрыли, чтобы потом землю застроить. Это неправда.

Земля находится в распоряжении местных властей, комплекс зданий на нашем балансе. Колония не закрывается, а консервируется. Это значит, что всех осужденных расселят по другим колониям, а персонал будет переведен на другие места службы. Там останется небольшая группа, которая будет охранять территорию, чтобы она не была разграблена местными жителями. И будет ждать, когда, может быть, будет финансирование и там захотят построить новую тюрьму.

А вообще эта колония в плане застройки не представляет абсолютно никакого интереса, потому что там очень специфическое место. Там четыре пенитенциарных учреждения рядом находятся. Т.е., гипотетически предположим, что строится высотка. Окна этой высотки будут выходить с одной стороны на одесское СИЗО, с другой – на 74 колонию, с третьей стороны – на 14 колонию. А с четвертой стороны будет выходить на городское кладбище. Как вы думаете, это привлекательно для кого-то? Я думаю, что нет.

– Сколько в таком законсервированном виде она может просуществовать?

– У нас консервации исправительных учреждений начались с 2015 года. Вот до сих пор есть колонии, которые в таком законсервированном состоянии находятся. В 2017–2018 годы процессы консервации нарастают. По системе уже законсервировано больше 20 учреждений. Это связано со снижением численности осужденных, которые у нас находятся. Т.е., получается, что персонала слишком много по отношению к осужденным. Поэтому закрываются учреждения, осужденные переводятся в другие, а персонал либо находит иное место работы, либо сокращается.

– То есть, нет какого-то там граничного срока, сколько она может простоять законсервированная и когда ее должны будут снести?

– Нет, в таком законсервированном состоянии может просуществовать очень долго. Есть ситуации, когда по некоторым нашим законсервированным учреждениям к нам обращается Министерство обороны – и через Кабмин решается вопрос о том, чтобы они забрали здания себе. И Минобороны забирает эти учреждения под свои воинские объекты. Пока они больше никому не интересны.

– Еще один уточняющий вопрос по Одессе. Сергей Старенький рассказывал, что якобы администрация заводила туда криминальных авторитетов, и пытались таким образом разрешить конфликт. Можете прокомментировать?

– Нет, этого не было. Какой смысл сейчас кого-то заводить, если есть мобильная связь? Обычно делается конференция, и когда там подключается несколько участников, “смотрящий” и его люди обсуждают свои вопросы с теми, кто их поставил на колонию.

– Что случилось в 122-й колонии на Днепропетровщине и какую роль в случившемся сыграли воры в законе? Там тоже были поджоги.

– Существует условное разделение на “красные” и “черные” колонии. В “красных” колониях роль неформальных лидеров среди осужденных выполняют активисты, т.н. “козлы” по-ихнему. А в “черных” колониях выполняют “смотрящие”.

В этой колонии “смотрящего” не было, лидерами были так называемые активисты, которые, выпив браги, не вышли на вечернюю проверку.

В ответ на замечание со стороны администрации – подожгли матрасы. Потом они до утра забаррикадировали отделение. Когда утром протрезвели, им объяснили возможные последствия, они разбаррикадировались – и все.

– Их штурмовать не стали?

– Нет, сначала надо применять переговоры. Это я из своего опыта говорю, с 1999 года работаю в этой системе. Сначала надо разговаривать, потому что когда применяется силовой вариант при бунте в колонии, это чревато повреждениями для обеих сторон.

– У меня другая информация по Днепропетровской области, что там тоже причастны воры в законе.

– Я вам со всей уверенностью заявляю, что нет.

– Когда взбунтовались осужденные в Одессе, стала разгоняться информация о возможных бунтах в Харькове. Ожидаете?

– Харьков всегда для воров в законе представлял интерес, потому что колонии, которые находятся на территории области, считаются “красными”, и там нет “смотрящих”. А почему насаживаются “смотрящие”? Это как власть уголовного мира, ну и плюс бизнес. Каждый вор в законе через “смотрящих” получает деньги в каждой колонии. Суммы разные, исходя из возможностей каждого подразделения.

А вот харьковские интересны тем, что их большое количество. Потому что раньше у нас в Донецкой области было самое большое количество подразделений, потом шла Луганская область. Сейчас в лидерах по количеству – Днепропетровская и Харьковская области. И им, конечно, было бы интересно, если бы эти колонии перешли под их контроль и начали бы приносить им деньги.

Харьков качают, сколько я помню. Я сам родом из Харькова, всю сознательную жизнь проработал в этом регионе, поэтому знаю о ситуации не понаслышке.

– Судя по тому, что вы рассказываете, эти три резонансные ситуации между собой не связаны. Зачем вас вызывал к себе Генеральный прокурор и чему было посвящено совещание?

– Он разбирался в причинах этих ЧП, условиях, которые им предшествовали, и координировал наши действия, чтобы этого в дальнейшем не допустить. Очень конструктивное было совещание и спасибо ему за то, что он эту встречу организовал.

– Какие-то задачи были поставлены? Можете о них сказать?

– Я не буду вдаваться в специфику. Основная задача, скажем так, – сделать все, чтобы в дальнейшем не допустить таких ситуаций.

– Прокуратура неоднократно проводила проверки, демонстрируя по их результатам, в каких жутких условиях содержатся заключенные. Эти вопросы не обсуждали?

– Нет. У нас очень много проблем, в том числе они связаны с тем, что где-то мы плохо работаем, в чем-то не дорабатываем. Но проблема, связанная с условиями содержания, это не совсем камень в наш огород. Я объясню почему.

Нас очень слабо финансируют. Проще всего приехать, зайти и сказать, что нет ремонта в помещениях, где проживают осужденные. Поверьте, сделали бы ремонт, если бы было на это достаточно денег. А денег, к сожалению, выделяется на эти нужды крайне мало. И вы знаете условия в Лукьяновском СИЗО и по другим учреждениям. Мы ж не говорим, что у нас все хорошо. Мы наоборот говорим, что у нас очень плохо – и давайте что-то делать. Давайте деньги. Иначе мы ничего не изменим в колониях, которые были построены еще при Советском Союзе. У нас нет надлежащего финансирования системы, и в т.ч. на эти нужды.

– Как определить размер надлежащего?

– Нас финансируют в среднем на такие не сильно глобальные нужды – от того, что мы просим, приблизительно чуть выше 50%. Потому что никогда не ставилось такой задачи: ребята, ну-ка посчитайте, сколько надо денег, чтобы отремонтировать каждое помещение в каждой колонии. Если поступит такая команда, мы посчитаем, скажем, сколько это надо, но у меня большие сомнения в том, что нам их потом дадут. Потому что сейчас не дают даже того минимума текущего, который мы просим.

Татьяна Бодня, “Цензор.НЕТ”,

Фото: Наталия Шаромова, “Цензор.НЕТ”

Источник