Гюндуз Мамедов. Прокурор АР Крым

Очередной, уже пятый год оккупации Россией Крыма укрепил базу агрессора на полуострове, вернув ее советское назначение непотопляемого авианосца. 

Пятый год оккупации не приблизил Украину и мир к решению “крымского вопроса”. Тему старательно обходят как мировые лидеры, так и действующая власть Украины, и кандидаты в ее президенты. В предвыборных программах 14 из 44 кандидатов в главы воюющей страны нет не только ответа на вопрос, как вернуть украденную Россией территорию, — слово “Крым” из них вообще выпало. И это не просто отсутствие видения деоккупации Крыма — это своего рода согласие на его аннексию.

Отчаяние украинского Крыма от отсутствия международной политической переговорной площадки отчасти обезболивается четкой позицией международных судов, которые рассматривают ситуацию в Крыму как международный вооруженный конфликт, определяют Россию оккупирующей страной, признают незаконной “национализацию” украинской государственной и частной собственности, удовлетворяя заявления пострадавших лиц о компенсации ущерба. В то же время национальные нереформированные правоохранительная и судебная системы рискуют оказаться в хвосте процесса — если международные суды рассмотрят “крымские дела” раньше, чем украинские. Прокурор АР Крым Гюндуз Мамедов в интервью ZN.UA, по крайней мере, такой вариант не исключает — в случае с рассмотрением дела “Ситуация в Украине” в Международном уголовном суде. Успешная солидарная работа прокуратуры, следственных органов и правозащитников с МУС достойна изучения. Отдельный интерес вызывает и модератор этой работы.

— Гюндуз Айдынович, сколько у вас паспортов?

— У меня? Один.

— Как вы стали гражданином Украины?

— Так же, как и вы. Я родился в Азербайджане, когда он был частью Советского Союза. Родители отправили меня учиться в Одесский государственный университет. И на первом курсе, в 1991 году в моем паспорте гражданина Советского Союза появилась отметка “гражданин Украины”. В 1996 году я окончил университет.

— Вы из очень обеспеченной семьи, одной из самых обеспеченных в Азербайджане. Зачем вам эта работа в Украине? Тем более, в прокуратуре АРК, под которой, как говорится, нет “своей земли”. 

— Я не сказал бы, что она одна из самых обеспеченных семей, но семья в достатке. Это дает мне возможность быть независимым. Почему я работаю в прокуратуре? Это мечта всего моего детства. Я, можно сказать, класса с четвертого захотел быть прокурором — и стал им. Я занимаюсь любимой профессией.

— Ваш младший брат Эльчин возглавляет дочернюю компанию SOCAR в Украине. Старший брат Исрафил находится в руководстве Государственного нефтяного фонда Азербайджана — инвестиционный гигант, оперирующий миллиардами долларов. Еще раз повторяю вопрос: зачем вам работа в проблемной Украине?

— Я гражданин Украины, окончил университет и поступил на работу в органы прокуратуры. По всей вероятности, если бы я вернулся в Азербайджан, мне бы вряд ли дали возможность работать в прокуратуре.

— При всем влиянии вашего старшего брата?

— Отец не дал бы мне такой возможности. Поскольку он меня не видел в органах прокуратуры.

— Вы работали в Одессе, где уже были налажены все необходимые для работы связи и условия. И вдруг решили возглавить прокуратуру АРК. Почему?

— Начнем с того, что в 2012 году меня перевели в прокуратуру в Киевскую область. Проработав там где-то год, я перешел на работу в Академию прокуратуры, занялся научной деятельностью, закончил свою монографию и определился с темой докторской. А потом меня пригласили в Днепровскую экологическую прокуратуру, где я не успел проработать полный год. Началась революция на Майдане. Мне предложили позицию прокурора города Одессы, и я согласился. Для меня это был вызов. Время было очень сложное, нестабильное. Я думаю, что нам удалось за те неполные два года сделать многое в прокуратуре города.

— Я про Крым спрашиваю. Вас прельстила генеральская должность?

— У меня было такое желание — дослужиться до генерала. Это было бы неправдой, если я бы сказал, что это не так. Но для меня было важно, что темой Крыма никто не занимается. Тема моей диссертации — “Функции прокуратуры Украины и Азербайджана. Сравнительный правовой анализ”. И Виталий Касько, будучи заместителем генерального прокурора, обращался ко мне за консультациями о передислокации прокуратуры Автономной республики Крым на материковую часть Украины. Я озвучил ему свои предложения, поделился опытом Азербайджана и Грузии. Определенное представление и ряд предложений по работе правоохранительных органов в условиях оккупации части территории у меня уже были. Поэтому, выбирая из тех предложений, которые мне поступили, я согласился возглавить прокуратуру АР Крым. И не жалею об этом.

— У вас особые отношения с генпрокурором, о чем говорит особый график встреч.

— Когда я шел в прокуратуру АРК, мы договорились с Юрием Витальевичем, что я буду иметь возможность минимум дважды в неделю согласовывать с ним все планы по координации правоохранительных органов в расследовании “крымских дел”.

— Воссозданные в разные годы в разных городах правоохранительные органы Крыма — прокуратура, главки СБУ и Нацполиции — это дырявое лоскутное одеяло. Сегодня они работают как система или нет?

— Скажу откровенно, я не ожидал такой разрухи, которую увидел, когда меня назначили прокурором Автономной республики Крым. Вообще-то, чтобы ответить на этот вопрос, нужно начать с самого начала. В 2014 году был принят закон об оккупированных территориях АРК и Севастополя, согласно которому юрисдикция всех дел по преступлениям в Крыму была закреплена за киевскими судами. Совершенно логично руководством Генеральной прокуратуры было принято решение о передислокации прокуратуры АРК в город Киев. Потом, спустя год, крымский главк МВД почему-то решили передислоцировать в Одессу. А еще через год, в 2016 году, — передислоцировали главк Службы безопасности Украины в АРК в Херсон. Почему каждый руководитель конкретного правоохранительного органа принимал такое решение — затрудняюсь ответить. Когда мы пришли в прокуратуру АРК с новой командой, для нас первоочередной задачей стало наладить координацию инстуциональную, профессиональную возможность работы правоохранительных органов по расследованию военных преступлений, преступлений против человечности.

— Вы лукавите, когда говорите, что не знаете, почему главк МВД был открыт в Одессе. Когда губернатором Одесской области был назначен Саакашвили, для Лордкипанидзе нужно было срочно освободить место начальника полиции, а для занимавшего его генерала Катеринчука была лишь одна вакансия — главк МВД Украины в Крыму, который срочно воссоздали. Хотя до этого Аваков делать это отказывался, несмотря на закон и многочисленные призывы. Мы об этом неоднократно писали.

— Вы берете интервью у прокурора, у юриста. Я не могу опираться на слухи. Если я буду их озвучивать, то грош цена мне как прокурору.

— Хорошо. Что со всем этим делать сегодня? Сколько производств расследуется под процессуальным руководством прокуратуры АРК и как? 

— С июня 2014 года таких производств — 1506 . По результатам досудебного расследования в суд направлено 144 обвинительных актов, по 21 уже есть обвинительные приговоры, вступившие в силу. Еще около 358 производств расследуют следователи прокуратуры, 85 обвинительных актов — в судах, вынесено 7 приговоров.

Нам тяжело расследовать уголовные производства не только из-за того, что мы не имеем доступа к территории, мы попали еще на тот период, когда происходили реформы, когда упразднялось следствие в органах прокуратуры и отдельными категориями производств мы уже не могли заниматься. Нужно было выработать определенную методологию расследования этих преступлений в условиях оккупации. Большинство их было подследственно Нацполиции. Когда мы пришли, в августе 2016 года, в следственном отделе главка НПУ было всего три следователя. А следствие СБУ вообще не было воссоздано. Оно не существовало. Эти все производства начинали когда-то следователи прокуратуры и, по мере создания следственных подразделений СБУ, Нацполиции, мы передавали им уголовные производства, и одновременно нам приходилось обучать их сотрудников. Я сейчас говорю в основном о преступлениях против основ национальной безопасности, которые легли на наши плечи. Самое сложное — не было практики по этой категории уголовных преступлений. Поэтому первое, мы сделали, — разослали во все учебные учреждения юридической школы Украины запросы об их мнении по квалификации данного преступления. Нам удалось на сегодня установить около девятнадцати с лишним тысяч человек — сотрудников правоохранительных органов (а их в Крыму было 20 тысяч), которые работали в госорганах на момент оккупации. А есть еще органы государственной власти, люди, которые возглавляли Совет министров, райадминистрации, многие другие госучреждения. Мы тоже их устанавливаем, персонализируем. Для того чтобы мы могли понимать, что на самом деле происходило во время оккупации полуострова.

— Зная ситуацию в судах и процедуру заочного досудебного и судебного следствия, можно спрогнозировать, что на это уйдут многие годы. Десятилетие?

— Понимаете в чем дело, мы должны сделать свою работу хорошо, добросовестно. Как суды будут рассматривать эти дела…Я затрудняюсь ответить. Поскольку за судами прокуратура не надзирает. Но могу одно сказать твердо: если бы я не верил в то, что делаю, никогда не занимался бы этим. Я твердо верю в верховенство права, я твердо верю в уголовное преследование за совершение военных преступлений, преступлений против человечности. Я верю в принцип неотвратимости наказания. Это те основы, которым меня научили еще в юридической школе. А многие журналисты задают вопрос: “А как вы их достанете, как вы их будете преследовать?” Ну, тогда давайте зададим вопрос: вы считаете, что правосудие по преступлениям, происходящим на территории Крыма, не должно свершаться?

Мы должны продолжать давление на Российскую Федерацию с правовой, и с дипломатической точки зрения. И мы здесь свою работу должны делать хорошо, потому что рано или поздно, поверьте мне, власть Российской Федерации заставят сесть за стол переговоров. И на этих переговорных процессах будет идти речь и об обмене военнопленными, и об амнистиях, и о репарации. В чем уникальность той системы, которую нам удалось за два года построить? Мы являемся частью самого процесса правосудия переходного периода.

— Мы перейдем сейчас к этому важному вопросу. Но давайте закончим со специальным (заочным) судебным следствием. По некоторым делам годами не проходят подготовительные заседания. То кого-то из судейской коллегии нет, то адвоката по назначению. У бывшего главы Генической РДА, сбежавшего в Крым, адвокат почему-то из Херсонской области, которая каждое заседание киевского суда уведомляла о невозможности прибытия… 

Есть и явное нежелание судей рассматривать эти дела.

— Мы не можем ни в коем случае влиять на судебную реформу, которая у нас происходит. А категория дел, которой мы занимаемся, очень сложная. У нас нет практики по всем преступлениям против основ национальной безопасности, по военным преступлениям. Ее нужно нарабатывать. На первый взгляд, очень легко квалифицировать те или иные деяния на оккупированной территории по 438 статье УКУ — нарушение законов и обычаев войны. Она бланкетная, ссылочная (отсылает к международным конвенциям. — Ред.). Чтобы по ней квалифицировать, нужно знать, как минимум, международное гуманитарное право, договоры, начиная с 1899 года

— Этому не учат в многочисленных юридических вузах?

— Дело в том, что глубоко этот вопрос изучают в специализированных юридических школах. У нас это Киевский институт международных отношений.

— Это все понятно, но в стране уже пять лет идет война, тысячи людей стали жертвами военных преступлений. А в судебной практике есть только один приговор по статье 438.

— Этика прокурора мне не позволяет комментировать решения суда. Но я сказал бы, что 438-я статья намного сложнее, чем многие себе представляют. Когда военнослужащие Российской Федерации в Черном море взяли в плен наших военных моряков, мы долго совещались и впервые, кстати, применили третью Женевскую конвенцию 1949 года. Мы активно дискутировали с коллегами не только в прокуратуре, но и с коллегами в учебных заведениях. По правильному пути ли мы идем, и правильно ли квалифицируем эти события?

Автономная республика Крым и Севастополь — это оккупированная территория. Раз это оккупированная территория, значит, она находится под защитой международного гуманитарного права. Когда берут наших военнослужащих в плен и обращаются с ними не как с военнопленными, а как с уголовными преступниками, то это нарушение норм международного гуманитарного права. Обращение с военнопленными регламентировано Третьей Женевской конвенцией. Страна-агрессор данных норм не соблюдает, она их нарушает: содержит военнопленных не в тех условиях, в которых необходимо, не оказывает надлежащую медицинскую помощь раненым. И привлекает к ответственности за преступления, которых они не совершали.

Многие журналисты мне задают вопрос: “Так вы хотите сказать, что военнопленных нельзя судить?” Нет, можно. Если они совершили тяжкие преступления: военное преступление или преступление против человечности. Никто бы тогда Российскую Федерацию не осуждал за такие действия. Они в данный момент привлекают наших военнослужащих как преступников за то, что они якобы нарушили государственную границу.

— И именно этой линии придерживается защита.

— Совершенно верно. Мы озвучили свою позицию в Министерстве иностранных дел. Мы озвучили свою позицию адвокатам, которые осуществляют эту защиту. И не только наши коллеги в Украине, но и зарубежные наши партнеры согласны с нашей позицией.

— Все же это ненормальная ситуация, когда в стране, где пять лет идет война, сотрудники правоохранительных органов, следственных органов, не знают и не применяют статью УК для квалификации военных преступлений. Мол, нет судебной практики. При этом Украина обращается в Международный уголовный суд, предоставляя доказательства совершения РФ таких преступлений. Как исправить эту ненормальность?

—Во-первых, этому надо учить. Мы обратились с предложением к Генеральному прокурору, к ректору Академии прокуратуры, чтобы они создали определенные направления по изучению и разработке методик и методологии расследований таких категорий дел, как военные преступления и преступления против человечности. Вы правильно заметили. Это грустно, по-другому я никак не могу комментировать эту ситуацию по истечении пяти лет войны.

Не хотелось бы никого обидеть, но в воюющей стране всего несколько специалистов по международному гуманитарному праву — Николай Гнатовский, Антон Кориневич и Тимур Короткий… Плачевно, к сожалению, что в этой области у нас недостаточно специалистов. А нам нужно обучать наших следователей, как расследовать такую категорию уголовных правонарушений, научить их давать надлежащую квалификацию этим преступлениям.

— Следующий шаг? 

— Вся система должна прийти к этому. Должна быть общая координация действий всех силовых органов. Мы выстраиваем эту работу, по сути, на региональном уровне — как прокуратура АРК, но это надо также делать и на уровне центральных органов власти. И посылы должны идти сверху, чтобы правоохранительные органы регионального уровня, занимающиеся подобными преступлениями, знали в каком направлении двигаться.

— Прокуратуре Крыма и следственным органам, которые занимаются этими делами, помогают международные партнеры?

— На самом деле так получилось, что нам пришлось полностью переформатироваться, чтобы мы могли расследовать подобные преступления. Для этого нам надо было получить знания. Мы обратились в Киевский институт международных отношений. Они нам помогают и регулярно проводят тренинги, где обучают наших прокуроров международному гуманитарному праву, международному уголовному праву. Нам помогают международная организация IDLO, Фонд “Відродження”, а также неправительственные организации. Это Украинский Хельсинский союз по правам человека, Региональный центр прав человека, Крым SOS, Крымская правозащитная группа — это наши надежные партнеры, которые вот эти два года всегда рядом с нами

— И вместе с ними вы готовите кейсы для международных судов. Это тоже уникальная для Украины ситуация. По-моему, ни один госорган, даже те, которые работают в международных судах, так тесно не работают с гражданским обществом. 

— Я бы сказал, что такая форма сотрудничества удивила даже офис прокурора Международного уголовного суда. Они говорят, что аналога у них никогда не было. Когда в конце 2016 года наша команда заступила на пост в прокуратуру АРК, правозащитники и журналисты уже мониторили и фиксировали факты нарушений в Крыму, начиная с самой оккупации. И уверяю вас, львиная доля этих материалов в ведомстве отсутствовала. Нам приходилось обращаться к журналистам, неправительственным организациям и пытаться каким-то образом найти нужные материалы. Скажу открыто — не каждый прокурор умеет работать с открытыми источниками информации. И нам приходилось использовать информацию изданий “Крым. Реалии” и “Центр журналистских расследований”. Это два профессиональных интернет-ресурса, проводящие очень качественные журналистские расследования, которые потом ложатся в основу материалов производств.

— Давайте поговорим о наших перспективах в международных судах. После январской конференции в Гааге оптимистично настроенные правозащитники сообщили, что офис прокурора Международного уголовного суда (МУС), возможно, уже в этом году определится с началом официального расследования дела “Ситуация в Украине”. Оно, напомню, состоит из трех частей: преступления во время Майдана, во время оккупации РФ Крыма (третий год ситуация квалифицируется прокурором МУС как международный вооруженный конфликт) и в Донбассе. Насколько вы разделяете этот оптимизм правозащитников, памятуя, что Грузия к этому этапу шла 8 лет.

— Я скажу вам больше — я даже более оптимистично настроен, чем наши партнеры из третьего сектора. Я не могу сказать, когда Международный уголовный суд приступит к официальному расследованию по всей “Ситуации в Украине”. Но по Крыму — я в этом твердо уверен – достаточно скоро.

— Вы хотите сказать, что крымский кейс может быть выделен?

— Не исключаю этого факта.

— А есть такая практика в МУС?

— Почему нет? Международный уголовный суд может даже специально создать военный трибунал по рассмотрению “Ситуации по Украине”.

— Ваше видение — это должен быть трибунал, или суд должен рассмотреть “Ситуацию по Украине” общим порядком?

— Скажу честно, я существенной разницы в этом не вижу. Для меня важно здесь показать Международному уголовному суду, что Украина как государство, за которым остается юрисдикция над оккупированной территорией, делает все возможное, чтобы прояснить истину и совершить правосудие. Но есть такая категория людей, вы же сами прекрасно понимаете, которых мы не сможем привлечь к уголовной ответственности. Не из-за того, что мы не хотим, а из-за того, что мы не можем, поскольку эти лица наделены политическим или дипломатическим иммунитетом. Речь идет о высокопоставленных лицах страны-агрессора, которых правоохранительным органам в наших условиях привлечь к уголовной ответственности нереально. Поэтому мы Международному уголовному суду говорим о том, что мы не в состоянии эту категорию людей привлечь к уголовной ответственности, и вам необходимо начать официальное расследование по данной ситуации.

— Речь идет о господах Путине, Шойгу…

— Речь идет обо всех высокопоставленных лицах, причастных к совершению преступления. Мы ситуацию в Крыму квалифицируем как попытку полной аннексии страной-агрессором территории Автономной республики Крым и Севастополя. Что это значит? Это значит, что страна-агрессор ведет определенную политику в отношении Украины, на отдельно взятой части ее территории. Преступление связано с изменением демографического состава населения территории, а именно: с депортацией и колонизацией — замещением местного населения гражданами РФ. И мы в каждой ситуации, где есть состав преступления, доказываем причастность конкретных должностных лиц оккупационной власти и страны-агрессора к совершению того или иного преступления. Мы показываем причинно-следственную связь между, к примеру, убийством Решата Аметова и оккупацией территории. Связь факта исчезновения Тимура Шаймарданова и действий страны-агрессора, ее высокопоставленных лиц. Точно так же — политика национализации частной и государственной собственности в Крыму. Призыв жителей Крыма в армию России — это следствие навязывание гражданства Российской Федерации жителям автономии и Севастополя. И многое-многое другое.

— Иными словами: всех этих военных преступлений не было бы, если бы не было самой оккупации и последующей попытки аннексии Крыма РФ.

— Совершенно верно.

— В политикуме идет дискуссия, следует ли Украине ратифицировать Римский устав. Что Вы думаете по этому поводу?

—  Хотелось бы развеять миф о плачевных последствиях его ратификации. Дело в том, что Постановлением ВРУ мы уже признали юрисдикцию МУС в отношении преступлений: военных и против человечности, начиная с 20 февраля 2014 года. Для начала официального расследования Международным уголовным судом ситуации по Украине ратификация уже не обязательна. Она нужна нам только для того, чтобы продемонстрировать миру нашу решительность в расследовании международных преступлений и приобрести больше прав как страны-участника Римского устава.

— Вернемся к вашему оптимизму по части официального расследования МУС. Вы хотите сказать, что крымская часть уже настолько упакована доказательствами совершения военных преступлений согласно так называемому Римскому уставу, что она может быть выделена из дела “Ситуация в Украине”?

— Посудите сами. Мы на сегодня направили в МУС шесть информационных сообщений. Я горжусь тем, что, благодаря трудоемкой работе правозащитных организаций, прокуратуры АРК и всех правоохранительных органов автономии нам удалось не только наполнить содержанием саму информацию, но и составить правовые анализы, почему эти события надо квалифицировать именно таким образом. Наши коллеги в офисе прокуратуры Международного суда со вниманием к этому относятся. То есть им, скажем так, импонирует наш квалифицированный подход к этой работе. Мы считаем, что материалов, которые мы отправили (еще раз повторюсь — шесть материалов), достаточно для того, чтобы открыть производство по крымскому кейсу.

— Правосудие переходного периода. Пока что в стране говорят об этом только ученые, правозащитники и прокуратура Крыма. Хотя некоторые правозащитные организации разрабатывают уже на этот период законопроекты. Я имею в виду Движение “Сила права”, юристы которого презентовали законопроект “О прощении”. 

— Да, я читал его.

— Правосудие переходного периода — это не только юридический вопрос. Это вопрос зрелости общества, как мне кажется. Но для начала — что такое правосудие переходного периода?

— Это судебные и несудебные процессы, попытка адаптации общества после грубых массовых нарушений прав человека. Если мы говорим о правосудии переходного периода, связанного с Крымом, то воссозданные правоохранительные органы автономии — это уже один из элементов правосудия переходного периода. Почему? Потому что:

а) мы занимаемся фиксацией преступлений на оккупированной территории Крыма, документируем факты нарушения норм международного гуманитарного права и грубого нарушения прав человека;

б) мы проводим расследование международных преступлений;

в) это действия, направленные на возмещение причиненного этими преступлениями ущерба.

Когда я говорю о том, что это не только судебные процессы, то имею ввиду такие способы и механизмы правосудия переходного периода, как комиссии правды, комитеты по люстрации, институты примирения, реформы в сфере прав человека и в правоохранительных структурах, модификации политической структуры и другое.

— Что для этого нужно? Специальные органы, специальные законы? Какие — сейчас, какие — потом?

— Необходимо законодательно закрепить сами понятия “деоккупация” и “коллаборационизм”.

Это подготовка кадровых резервов к моменту деоккупации. Откуда брать такую, я бы сказал, армию государственных служащих, в случае проведения люстрации на территории после ее деоккупации?

Это репарация. Возмещение ущерба. Признавать ли сделки, совершенные во все время оккупации? Потому что жизнедеятельность там продолжается.

Это правосудие, которое там вершилось. А оно вершилось, и оно по всем международным договорам должно вершиться на оккупированной территории, но в соответствии с законодательством Украины. Вот эти все моменты нам предстоит законодательно закрепить.

Знаете, недавно представители неправительственных организаций озвучили формулировку, которая мне очень понравилась: “Это хорошо, что “Крим — це Україна”, но пора говорить о том, что крымчане — это украинцы”.

И я не могу не согласиться с этими словами. Хочу сказать о том, что мы должны сделать все возможное, чтобы украинцы в Крыму чувствовали себя комфортно как граждане Украины. И они бы понимали свои права и обязанности.

— А государство Украина, значит, эти права не нарушало, правильно?

— Совершенно верно.

— А оно нарушает. Возьмем закон о фейковой свободной экономической зоне “Крым”. 

Так вот, с позиции правосудия переходного периода вы должны были бы уже открыть уголовное производство о массовом нарушении прав человека, нарушении международного гуманитарного права и дискриминации, поскольку статус нерезидента, дискриминирующий жителей по географическому принципу, — это правонарушение.

— Это хорошо, что вы это понимаете, потому что многие нам часто задают вопрос: “А почему вы не принимаете никаких мер по поводу незаконных инвестиций?”, и т.д., и т.п.

— Нет, сейчас по правам человека. Конкретно о том, что крымчане — украинцы. По инвестициям отдельно спрошу. 

— Я не исключаю того, что в этом вопросе нарушаются права человека со стороны государства Украина. Мы здесь, в этой ситуации, стараемся быть объективными.

В любом случае совершения уголовного правонарушения в отношении лица Вы можете обратиться с заявлением в правоохранительные органы и такие сведения обязаны внести в Единый реестр досудебных расследований и начать расследование соответствующих фактов. Но при этом, если само нарушение заложено в Законе или другом нормативно-правовом акте, оно устраняется в другом порядке, путем внесения изменений в Закон, признание его неконституционным либо отмены нормативно-правового акта. Это уже не входит в полномочия органов прокуратуры.

— Я это знаю. Будете ли вы его расследовать? 

—  Будем. А у нас нет другого выхода. Мы должны расследовать, если мы внесли данные в ЕРДР. Нам важно показать обществу, что в прокуратуре АРК нет двойных стандартов. У нас нет категории людей, которые, если они совершили какое-то правонарушение, не были бы привлечены к уголовной ответственности.

— Да что вы говорите! 

— Да!

— А почему нет уголовного производства против компании, принадлежащей Вагиту Алекперову, которая первой в Крыму “купила” особо ценные земли “Массандры” под виноградниками рядом с его дачей. Мы даже документы передавали в прокуратуру. 

— Я вас расстрою. Есть уголовное такое производство.

— Я знаю, что оно есть. Но оно не расследуется. 

— Оно расследуется. Очень много было открыто уголовных производств после нашего с вами общения. Вы провели большое количество журналистских расследований. И когда говорю с крымчанами, сообщающими о тех или иных фактах —  многое для себя открываю. Вот пример бывшего председателя Апелляционного суда АРК Валерия Чорнобука… О нем я впервые услышал от журналиста Сергея Мокрушина. До этого о его существовании я вообще не знал, как и о проблеме с ним связанной. Когда узнал — генеральный прокурор передал это дело из ГПУ в прокуратуру АРК, и результат вам известен: Чорнобук под стражей.

— Но Алекперов не единственный. Сравнительно недавно Юрий Луценко на пресс-конференции, отвечая на мой вопрос по поводу ильменитовой схемы доставки сырья для завода Фирташа в Крыму “Крымский титан”, очень жестко говорил о том, что дела по ильменитовой схеме и по компаниям Фирташа лежат у него стопочкой под рукой. И скоро он даст им ход. Прошло уже полгода, а ильменит из Украины через закрытые порты Крыма поставлять продолжают. Не расследованы еще два дела из той стопочки — по занижению Ukrainian chemical products вредных выбросов и по недоплате экологического налога и загрязнению окружающей среды после аварии на “Титане”прошлым летом. Что происходит? 

— Что касается схем поставки ильменита в Крым, то мы с вами эту тему обсуждали неоднократно. Она имеет определенные сложности. Я не хотел бы сейчас это комментировать. Поскольку мы нарабатываем определенные механизмы по доказыванию незаконного поступления сырья в Крым. Это одна из задач этого года. И я не хотел бы преждевременно озвучивать промежуточные результаты, чтобы не повредить следствию.

Что касается второго производства, то там есть свои определенные сложности. Мы расследуем экологические преступления на оккупированной территории, требующие проведения экспертиз. У нас не только кейс, связанный с “Крымским титаном”, но и с заводом “Бром”, и Крымским содовым заводом. У нас есть экологические преступления, связанные со строительством Керченского моста, который в данный момент наносит вред не только Азовскому, но и Черному морю. Сейчас идет эколого-инженерная экспертиза по этому поводу, и в ближайшее время ждем ее результаты. Мы работаем над анализом законодательства и предлагаем Генеральной прокуратуре наши идеи по тем или иным проблемам, с которыми мы сталкиваемся. Основная задача на этот год — сделать полуостров неподъемным для страны-агрессора.

Валентина Самар

Источник