Ярослав Зейкан. Адвокат

09.01.2019

Ярослав Зейканрассказал нам о том, как начался его путь в юриспруденции, об интересных делах и невероятном проценте оправдательных приговоров во времена УССР, а также о том, когда появилась коррупция в судах.

— Ярослав Павлович, как начался ваш путь в юриспруденции?

— Начну с того, что юристом я стал случайно. Моего дядю, студента юридического факультета Пражского университета, осудили за антисоветскую агитацию и пропаганду. Под судом оказывались и другие родственники. Это обусловливало мое желание стать адвокатом. И в то же время отдаляло его от возможности осуществления. Ведь с такой родословной поступить на юридический факультет по общим правилам было невозможно. Но в армии (служил я в Азербайджане) моя биография мало кого интересовала, нужен был рост партийных рядов, поэтому меня взяли в «ряды чести и совести эпохи» без проблем. Партийный билет в руках открыл передо мной дверь юридического факультета Львовского университета, который я и окончил в 1973 году.

Работал юрисконсультом, арбитром ведомственного арбитража, впоследствии и судьей. Лишь через 20 с лишним лет смог стать адвокатом — уже во времена независимой Украины.

Я всегда хотел быть адвокатом, но не мог им стать ввиду биографии своих родственников. При обкомах партии были так называемые административные отделы, которые ведали работой судов, прокуратуры, милиции и адвокатов. И нельзя было занять должность или стать адвокатом без их разрешения. Не знаю, везде ли так было, но в Закарпатье без них не обходилось.

14% оправдательных приговоров и решение государством религиозных вопросов

— Вы непосредственно наблюдаете работу правоохранительной, судебной системы не один десяток лет. Что хорошего мы потеряли, а что полезного приобрели?

— Хочу сказать несколько слов о той системе правосудия, которая существовала в советские времена.

Сталин как хитрый, очень жестокий, но практичный государственный деятель понимал, что авторитет суда все-таки должен быть на высоте. Поэтому в страшном 1937 году, во время безумных репрессий, было 13,5% оправдательных приговоров.

Но была и другая сторона советского правосудия. Там, где были политически ангажированные дела, пощады не было.

В 40–50 годы прошлого века в моем родном Закарпатье осуществлялась спецоперация по переводу Греко-католической епархии в православную церковь Московского патриархата, которого в Закарпатье никогда не было. Хрущев обратился с просьбой о предоставлении разрешения на убийство епископа. И его убили.

Вот сейчас некоторые жалуются, что государство вмешалось в религиозные процессы. В данном случае спецслужбы занимались превентивной работой, чтобы не допустить эксцессов в связи с получением томоса. В 40–50 годы прошлого века в моем родном Закарпатье осуществлялась спецоперация по переводу Греко-католической епархии в православную церковь Московского патриархата, которого в Закарпатье никогда не было. Епископ Теодор Ромжа противился этому, и Хрущев обратился с просьбой о предоставлении разрешения на его убийство. И епископа убили. Руководитель так называемого бюро убийств Судоплатов (организатор убийства Троцкого и Бандеры) об этом прямо написал в своих воспоминаниях.

Других священников Греко-католической епархии, которые не желали вступать в православие, осудили на 25 лет по надуманным обвинениям. Я участвовал в реабилитации одного из таких священников, который отсидел 20 лет из назначенных ему 25. Мне тогда удалось отсудить для него половину его собственного дома, конфискованного при его осуждении.

Вот это и можно признать вмешательством в религиозные дела. Но нынешние поколения об этом практически не знают.

— 13,5% оправдательных приговоров? Невероятная и недостижимая для нас сейчас цифра.

— Да. Я допускаю, что все эти оправдательные приговоры были вполне контролируемы властью. Но они были, и это действительно очень высокий процент.

Потом наступила хрущевская оттепель. Судебная практика претерпела немало положительных изменений. Что самое важное с точки зрения сегодняшнего дня: коррупции как таковой в судах почти не было, что и понятно в условиях тоталитарного государства. На уровне районных судов адвокат мог разве что пойти в ресторан с прокурором и судьей, поговорить о деле. Платил при этом за обед адвокат. Но это не было гарантией вынесения нужного решения.

Дело о крестах

— Какие дела из вашей практики запомнились больше всего?

— 1987 год, я только что стал судьей, до того был народным заседателем в течение семи лет. Шла подготовка к пленуму ЦК Компартии Украины. Пришел документ, в котором инспектором ЦК было указано, что в Хустском районе не борются с религиозной пропагандой. Тогда на некоторых домах или возле них были кресты, иногда выполненные из кирпича, встроенные в дома.

Поскольку речь шла о подготовке к пленуму, на эту бумагу обязательно надо было отреагировать. Но власть не знала, как с этим быть. Людям сказано было поснимать кресты, однако никто этого не собирался выполнять.

Тогда взяли районного архитектора, провели обследование домов, и он зафиксировал отклонения в строительстве. Указали на отклонение от проекта, что тоже, безусловно, имело место, потому что очень многие закарпатцы никогда не соблюдали те стандартные проекты, которые им выдавал архитектор. Набрали семь таких домов, чтобы продемонстрировать, что отреагировали.

Председатель суда и мой друг, заслуженный юрист Украины Василий Данюк спрашивает, собираюсь ли я дальше идти на выборы судей. Говорю нет, не хочу быть судьей. Я тогда просто замещал судью, которая ушла в декрет. Кстати, она на должность не вернулась, да и вообще тогда не дрались за места в судах, потому что работать там было непросто и ответственно.

Вот, говорит мне председатель, ты и будешь это дело рассматривать.

Там было семь исков, я их объединил в одно дело как аналогичные по содержанию. Потом пригласил адвоката и говорю ему: к тебе обратятся люди, подай ходатайство о проведении экспертизы этих домов. Тот отвечает: не пойду, там заинтересованный в деле райком партии, не хочу этим заниматься. Я говорю, ты только дай ходатайство об экспертизе, а в судебном заседании можешь вообще сидеть и молчать.

Дальше я вызвал эксперта. Он был деловой, все шутил, что готов ехать куда угодно, даже в Израиль, если ему дадут командировку, а если еще и в одну только сторону, то он бы с радостью согласился. Тот эксперт и провел экспертизу. Я попросил его указать, что есть отклонения, но незначительные. Так он и сделал. Конечно, если бы кто-то узнал о таких моих действиях, я был бы наказан.

Экспертиза установила, что отклонения от проекта действительно есть, но они незначительного характера и направлены на улучшение дома. А было соответствующее постановление Верховного суда УССР, позволявшее отказывать в иске, если нарушения застройки несущественные.

Таким образом, я своим постановлением назначил экспертизу и на ее основании отказал в удовлетворении по всем семи искам. В райкоме партии это вызвало бешеную реакцию. Спасло меня только то, что областной суд поддержал это решение, поскольку с точки зрения закона все было абсолютно правильно.

— И высшая инстанция то решение не отменила?

— Нет.

Дело о семечках и бунт народных заседателей

Еще запомнилась другое дело. Часто румыны из соседнего Тячевского района, которые проживали там компактно, скупали семена подсолнечника, ехали в Москву и продавали их возле стадиона. Зарабатывали на этом большие деньги, потому что тогда было модно грызть семечки на стадионе.

Вот румынка, мать четверых детей отправилась в Москву и начала продавать семечки. К ней подошли милиционеры, расспросили, где взяла товар, она наивно рассказала, что это ее семечки, а еще и у соседки купила, и показала, где оставила еще два мешка. Посчитали все вместе и получилось, что это спекуляция (скупка и перепродажа) в крупных размерах.

Меня спасли народные заседатели, которые сказали, что не подпишут такой приговор.

Дело из Москвы отправили в суд в Хуст. Председатель суда дал его мне, потому что такие дела очень неприятны для судей, а было понятно, что баллотироваться в судьи я не буду. Ведь для этого надо было, чтобы райком партии дал добро на включение меня в список в качестве кандидата. В отношении меня было совершенно точно ясно, что я в этот список для голосования не буду включен, и даже если бы я хотел остаться судьей, то шансов на это не было.

Уголовный кодекс предусматривал жесткое наказание за спекуляцию. Я назначил женщине наказание ниже низшего предела — пять лет, и больше ничего сделать не мог, потому что прокурор просил 10 лет лишения свободы. Но тут меня спасли народные заседатели, которые сказали, что не подпишут такой приговор.

Тогда я позвонил в областной суд, объяснил ситуацию. Председатель областного суда согласился, чтобы было назначено наказание, не связанное с лишением свободы, и сказал, что поговорит с прокурором области, чтобы тот не вносил протест, требуя отмены приговора по мягкости. Так и сделали.

— Было в той системе правосудия то, что вы считаете утраченным напрасно?

— В общем, по моему мнению, та система требовала небольшой коррекции, потому что была достаточно эффективной, в частности, был очень простой процесс. Председатель облсуда и прокурор области, а также генпрокурор и его заместители и председатель Верховного суда УССР могли внести протест в порядке надзора. Причем достаточно было обращения, оформленного как письмо, в отношении любого решения. Это могла быть реакция на произвольно написанное письмо какой-нибудь бабушки.

Одно из дел, в котором я принимаю участие, продолжалось 12 лет. Семь раз его отправляли на дополнительное расследование. В результате мой клиент был оправдан. Возможно, этого бы так и не произошло, но прокуратура за эти годы потеряла часть документов.

Председатель облсуда смотрел, истребовал дело, и тогда его рассматривал президиум облсуда в порядке надзора. Они могли удовлетворить или отказать. Сегодня исправить положение с незаконно осужденным человеком, например, на пожизненное лишение свободы, возможности нет. Нет соответствующих механизмов.

Европа этого не поняла, сказав, что такой механизм в порядке надзора будет вести к многократной отмене приговоров. Но получилось так, что именно сейчас дела тянутся бесконечно. Например, одно из дел, в котором я принимаю участие, продолжалось 12 лет. Семь раз его отправляли на дополнительное расследование. В результате мой клиент был оправдан. Возможно, этого бы так и не произошло, но прокуратура за эти годы потеряла часть документов. И месяц назад Верховный суд оставил оправдательный приговор в силе.

Была глава 38А — об обжаловании действий должностных лиц. Но возвели целую административную вертикаль, которая все равно работает преимущественно на выборы.

Тот процесс был простой, доступный и эффективный. Его надо было только модернизировать. А не переделывать все так, как это сделано сейчас, и создавать несколько параллельных судов.

Вот раньше была глава 38А — об обжаловании действий должностных лиц. Для чего строить целую систему? Но возвели целую административную вертикаль, которая все равно работает преимущественно на выборы.

Карьера длиною в 10 тысяч дел

— Вам на практике знакомы все юрисдикции, начиная с арбитража и заканчивая уголовной.

— Да, и предыдущий опыт очень помог мне в дальнейшей работе.

Работая в ведомственном арбитражном суде Министерства торговли, а затем районным судьей, я приобрел опыт по рассмотрению хозяйственных, гражданских и уголовных дел. Много лет я был юрисконсультом и с одним моим коллегой считался хорошим специалистом по хозяйственным делам в Закарпатской области. Знаю, что когда готовилось к рассмотрению дело с участием кого-то из нас двоих, то председатель хозяйственного суда говорил: смотрите, не пишите ерунды, потому что там Клайн или Зейкан. Это мне рассказал муж одной судьи. Я сохранил самые лучшие воспоминания о председателе хозяйственного суда Закарпатской области Надежде Ващилиной. К сожалению, она уже не работает судьей.

За свою карьеру юриста я участвовал более чем в 10 тыс. дел. Большинство из них пришлось на советские времена.

Представлял как-то дело колхоза в Москве. Они продали корзины, а им не заплатили. Тогда еще споры при участии колхоза рассматривались в общих судах, а не в хозяйственных. Поехал я в тот суд. Какое-то невзрачное здание, еле нашел его. Ответчики раз, второй не пришли. Тогда судья и говорит: «Напишите проект решения, и мы это дело решим». Это было еще в советские времена, но в Закарпатье я с таким не сталкивался никогда. Впервые мне это предложила московская судья.

Исполнительное производство работало эффективно, деньги были перечислены сразу. Так что справедливости можно было добиться.

«Мы не подчиняемся никому, райкому и райисполкому»

— Когда началась коррупция в судах, по вашим наблюдениям?

— Коррупционные вещи в судах начались с 1994–95 годов. Особенно развилось это в системе хозяйственных судов. В то же время многое зависело от председателя суда. И если он платил 100 тыс. долл. за назначение на должность (как утверждали злые языки), то он их потом, конечно, отбивал.

Бывало и такое, что адвокат брал слишком много денег, объясняя, что часть для судьи. Как-то судье стало известно об этом, он адвоката вызвал и велел деньги вернуть. Тот адвокат тогда вернул клиенту все деньги, даже те, что запросил за свою работу.

В 70–80-х годах система правосудия работала очень эффективно и быстро, был порядок. Взяв уголовное дело, судья не мог до его окончания рассматривать другое: непрерывность судебного процесса была реальной. Но, конечно, не было такого количества дел, как сейчас.

Партийные органы практически не вмешивались в районных судах. Очевидно, было соответствующее указание.

Как-то известный судья Виноградовского района на совещании сказал: мы не подчиняемся никому, райкому и райисполкому. Эта фраза стала крылатой в Закарпатье.

Однажды первый секретарь райкома партии меня, судью, пригласил пройтись на улицу. И говорит: есть такое-то дело, мы там исключили людей из партии, но нельзя ли смягчить им наказание. Прокурору он побоялся это сказать, потому что прокурор — член райкома партии, а председатель суда, кстати, не мог быть и никогда не был членом райкома. Однако судьи чувствовали свою зависимость от власти. Как-то известный судья Виноградовского района на совещании сказал: мы не подчиняемся никому, райкому и райисполкому. Эта фраза стала крылатой в Закарпатье.

Есть воспоминания Семена Арии, которого называли адвокатом номер один, кстати, родом он из Украины. Он рассказывал о деле в Прибалтике, когда группа музыкантов захватила самолет и пыталась вылететь за границу.

Дело рассматривали в Ленинграде. Семен Ария был защитником одного из музыкантов. Звонит ему председательствующий по делу судья Ермаков и говорит: сегодня пятница, у вас есть два дня. За это время вы должны подать замечания на протокол судебного заседания и до понедельника сдать кассационную жалобу. Во вторник в Верховном суде будет решаться кассационная жалоба. Адвокат отвечает, что во вторник еще даже не закончится срок подачи кассационной жалобы. Делайте то, что я сказал, — ответил судья.

Адвокат уехал в Москву. Там выяснилось, по словам знакомого прокурора, что Брежневу позвонил президент США Никсон, и сказал, мол, у нас Рождество, нельзя ли тем людям отменить смертную казнь. Брежнев набрал председателя Верховного суда и приказал отменить смертные приговоры. Тот пытался объяснить, что это невозможно, но Брежнев положил трубку. Прокурор съязвил: теперь дело будет рассматриваться по Никсону, а не по УПК.

Пришлось председателю Верховного суда придумывать варианты. А Семен Ария решил заодно помочь и другим подсудимым по этому делу. Адвокатская жилка сработала. В результате приговоренным к расстрелу дали по 15 лет, а осужденным на 15 лет — меньший срок.

На самом высоком уровне был волюнтаризм, позволяющий все что угодно. Но подобного самоуправства не могло произойти где-то в районном суде.

Вот так влияли на суд. А еще бывало иначе. Когда Хрущеву за рубежом рассказали, какой в СССР впечатляющий черный рынок, в частности, контрабанды валюты (знаменитое дело Рокотова — фарцовщика и валютчика), о чем он не знал, он разозлился страшно, и немедленно была введена смертная казнь за хозяйственные преступления. Так называемая ст. 86-1 УК.

Дело Рокотова. Из письма рабочих одного из заводов, возмущенных мягким приговором: «Мы, простые советские люди, убедительно просим вас быть беспощадными к этим отбросам, жалким подонкам и негодяям, гадкие души которых пусты, а они набрались наглости и перестали уважать советский строй. Они хуже предателей, они давно уже трупы, и мы просим вас, чтобы таким же другим неповадно было, приговорить всю эту преступную шайку к высшей мере наказания — расстрелу»

Уже после вынесения приговора 15 лет дело пересмотрели и задним числом приговорили Рокотова и ряд других подсудимых к смертной казни. Несмотря на волну протестов, прокатившихся по миру, вмешательство всемирно известных деятелей, в частности Бертрана Рассела, приговор был исполнен.

То есть на самом высоком уровне был волюнтаризм, позволяющий все что угодно. Но подобного самоуправства не могло произойти где-то в районном суде, там было иначе.

А печально известная ст. 86-1 УК еще долго существовала, по ней шли и знаменитые дела так называемых цеховиков, где как только был особо крупный размер (более 10 тыс. руб.) — все, расстрел.

Таким образом, волюнтаризм существовал и там, где были политические дела, там часто обходились без реального суда. Если процесс касался преступления против государства, срабатывал обвинительный уклон. Если брать дела гражданские, то там все решалось более или менее нормально.

Суды и деньги

— Деньги заметно вмешались в судебный процесс с 90-х годов. Особенно ощутимо это было в сфере хозяйственных отношений.

В 1997 году меня пригласили в качестве специалиста по хозяйственным отношениям в Киев. Я представлял интересы одного из тех, кто так и не стал олигархом, но был миллионером, занимался продажей газа. Мне платили относительно большую зарплату.

Я представлял интересы моего клиента против олигарха Н. Борьба шла за «жемчужину» в имуществе Н. — металлургический завод. Мы выиграли дела в хозяйственных судах и в Полтаве, и в Донецке. В Донецке дело рассматривала судья Азарова, заслуженный юрист Украины. Исковые требования она удовлетворила. Это указывает на то, что в случае, если у вас была хорошая правовая позиция, суд мог удовлетворить иск, не обращая внимания на другие обстоятельства. Но на уровне Высшего арбитражного суда это решение было отменено.

— Рискованная работа — судиться с олигархом из Донецка…

— Мне давали охрану. В то же время я жил в отеле, который принадлежал тому олигарху. Поэтому мне бы никакая охрана не помогла.

— Угрозы вам не поступали?

— Нет. Думаю, Н. не считал нужным угрожать, зная, что контролирует ситуацию наверху. И я как адвокат был для него винтиком, на который он мог не обращать внимания. Полагаю, что он даже не знал о моем существовании.

Влияние на хозяйственные суды к тому времени уже было таким, что в высшем суде готовы были пойти на два взаимоисключающих решения.

Эти дела были интересны тем, что исковые требования и в Полтаве, и в Донецке велись вокруг одного и того же предмета — поставок окатышей (сырья) для металлургического завода. В Донецке утверждали, что поставки окатышей из Полтавы не были осуществлены. И это несмотря на наличие железнодорожных накладных, по которым было поставлено сырье.

В Полтаве, наоборот, утверждали, что они осуществили поставку окатышей, которые были оплачены моим клиентом в пользу завода в Донецкой области. Отказ в иске в Донецке автоматически (на мой взгляд) означал удовлетворение иска в Полтаве. И наоборот.

Мне казалось, что я подловил суды и у них нет другого выхода, кроме как удовлетворить один из моих исков. Но я недооценил, что влияние на хозяйственные суды к тому времени уже было таким, что в высшем суде готовы были пойти на два взаимоисключающих решения. Так и произошло.

За всю мою карьеру адвоката это дело против олигарха было практически единственным, где суды пошли на заведомо незаконное решение.

В Европейский суд по правам человека в то время обратиться было невозможно, потому что эти события происходили до ратификации Украиной Конвенции о защите прав человека и основных свобод. Об этом деле я писал статьи, которые были опубликованы в «Зеркале недели» и «Голосе Украины», но все напрасно. За всю мою карьеру адвоката это дело против олигарха было практически единственным, где суды пошли на заведомо незаконное решение.

Запомнилось и еще одно дело, 90-х годов. Это был хозяйственный процесс, в него были вовлечены и народные адвокаты.

Министерство по чрезвычайным ситуациям строило квартиры для своих офицеров. Согласно специальному указу президента, те, кто профинансирует строительство на определенную сумму, получали налоговые льготы на эту же сумму. Всего говорилось о финансировании на 300 млн грн. Это было незаконно, потому что вопрос налогов должен был регулироваться законом, а не указом президента. Тем не менее, сделали именно так.

Фирма-застройщик выписала вексель без обеспечения на 200 млн грн и продавала право на это финансирование со скидкой до 50% (или, как тогда говорили, с дисконтом). Привлекли бывших сотрудников налоговой службы, создали юридическую фирму. Они получали информацию о налоговых должниках и предлагали им заплатить, например, вместо 100 тыс. грн всего 50 тыс. грн, и таким образом списать себе налоги на все 100 тыс. грн.

В результате разница, на которую «нагрели» министерство, составила 146 млн грн. Генпрокуратура предъявила иск в интересах МЧС и проиграла его в высшем суде.

Новоназначенный министр по чрезвычайным ситуациям не хотел иметь никакого отношения к такому делу, начал звонить в Генпрокуратуру, а там ответили, что ничего не могут поделать, потому что дело проиграно в высшем суде. У них была своя юридическая служба, но эти юристы сказали, что здесь не помогут, потому что не имеют достаточного опыта. Кто-то посоветовал министру взять адвоката со стороны. Я в то время как раз выпустил книгу о защите прав и интересов в арбитражном процессе, это была первая моя книга. Так меня пригласили к министру.

Министр дал расписку, что гарантирует мне оплату 10 тыс. грн за консультацию, хотя я говорил, что ради государства готов сделать это бесплатно.

Пошел в Высший арбитражный суд, а секретарь мне говорит, что нет такого дела. Она же тихонько шепнула мне, что дело в сейфе председателя вышестоящего суда. Сообщаю об этом министру. Тот звонит и спрашивает: почему моему представителю не даете материалы? Председатель суда имитировал удивление, пока не услышал от министра, что дело в его сейфе. Дело мне наконец выдали, и я смог написать кассационную жалобу.

Хотя в Генпрокуратуре и заявили, что возможности дальнейшего обжалования исчерпаны, но это было не так. В связи с изменениями в процессуальном законодательстве оставалась возможность обжаловать решение Высшего хозяйственного суда в Верховный суд Украины, что и было сделано.

В конце концов исковые требования были удовлетворены на сумму 144 млн грн. Вексель был без обеспечения, а потому других вариантов, кроме как удовлетворить иск, у суда не было. Хотя, конечно, нужно было тщательно изучить вексельное право и соответствующую судебную практику.

— Отблагодарило вас государство?

— В Министерстве снова сменилось руководство. К министру я больше не попал. А заместитель министра, бывший нардеп, заявил, что больше в моих услугах не нуждаются. Я спросил об обещанном гонораре, мне ответили, что ничего платить не будут и договорятся в суде, чтобы мне отказали в иске в случае чего.

Если бы он мне так не сказал, я бы махнул рукой на эти 10 тыс. грн. А так решил взыскать с министерства этот гонорар, который основывался только на расписке министра и выданной мне доверенности. В Шевченковском суде мне отказали, но апелляционный суд удовлетворил мои требования. Верховный суд Украины жалобу ответчиков оставил без удовлетворения.

Еще представлял в суде дело Шухевича против лидера коммунистов Симоненко. Симоненко в Верховной Раде заявил, что Шухевич получил два высших ордена Рейха лично из рук Гитлера. Сын Шухевича подал иск в Печерский районный суд Киева.

Я вступил в дело в то время, когда у партии коммунистов была «золотая карта» при голосовании. К чести Симоненко, он действовал в основном правовыми методами, хотя давление было, но не настолько сильное, как к этому начали прибегать позже. Симоненко нанял адвокатов, которые подавали запросы в российские архивы, в Центр Симона Визенталя, обращался за помощью к послу России Черномырдину и другим. Ведь если Романа Шухевича Гитлер награждал, то должны быть подтверждающие документы. Таковых не оказалось.

В этих делах именно на ответчика возлагается обязанность доказать правдивость распространенной информации. В результате сын Романа Шухевича с моей помощью выиграл дело. Следует отдать должное судье Печерского районного суда С. Волковой, которая это дело решала, она действовала принципиально.

Независимость суда не достигнута, скорее наоборот

— Как вы в целом оцениваете нынешнюю судебную реформу?

— К сожалению, нынешняя судебная реформа пока не обеспечила положительного результата.

Главное для судебной системы — независимость суда и доверие к нему людей. Независимость судей, по большому счету, не достигнута, скорее наоборот. Еще хуже положение с доверием к правосудию.

Огульная критика судов привела к тому, что вера в правосудие пошатнулась. Из судебной системы ушло много квалифицированных судей. Не заполнено несколько тысяч судебных вакансий. В результате в некоторых судах просто некому рассматривать дела. Сейчас в результате реформы в судах не хватает нескольких тысяч судей.

Я вел дело у одного из судей, у которого накопилось более 6 тыс. дел. Конечно, рассмотрение затянется. Поэтому по формальным причинам заявил этому судье отвод, и он был удовлетворен. Так дело передали в другой суд, менее загруженный.

В Украине те, кто лично сталкивался с работой судов, лучшего мнения о правосудии, чем те, кто не был там никогда. Это и есть результат огульной критики судебной системы со стороны других ветвей власти и прессы.

В США президенты назначают судей Верховного суда, а потом очень в них разочаровываются, потому что их ожидания в отношении кандидата зачастую совсем не оправдываются. Что однозначно позитивного в США, так это вера народа в справедливость суда. Там есть настоящий суд присяжных, который, кстати, рассматривает только 3–5% дел. Это и обеспечивает независимость суда.

В США есть вера народа в справедливость суда. Фото: Allen Allen / Flickr

Интересно, что у нас в Украине те, кто лично сталкивался с работой судов, лучшего мнения о правосудии, чем те, кто не был там никогда. Это и есть результат огульной критики судебной системы со стороны других ветвей власти и прессы. Люди, которые никогда не были в суде, формируют свое мнение о правосудии из прессы, телевидения, интернета.

Судебная реформа была нужна, но все равно остались параллельные суды, которые просто переименовали. Есть все-таки Верховный суд, и нет высших судов — это вроде бы хорошо. Но, например, гражданский процесс слишком затруднен. Человек не может сам обратиться в суд, даже если обладает юридическими знаниями. Особенно в гражданских делах очень трудно представлять собственные интересы.

Определенная группа людей, по сути, узурпировала подготовку всех процессуальных кодексов.

Кроме того, определенная группа людей, по сути, узурпировала подготовку всех процессуальных кодексов. Они не привлекли наших процессуалистов, которых следовало бы использовать в этой работе. Группу, занимавшуюся подготовкой кодексов за средства грантов или еще как-то, сформировали, по моему мнению, не очень удачно.

Антикоррупционный суд не даст желаемого эффекта

Вот теперь возлагают надежды на Антикоррупционный суд и ждут решительных сдвигов к лучшему. Кое-что, конечно, изменится. Но у общественности, у части людей из властных структур бытует навязанное СМИ ошибочное мнение, что Антикоррупционный суд усилит борьбу с коррупцией и дела там пойдут веселее. Но суд — не орган борьбы с преступлениями. Суд отправляет правосудие.

Если кто-то думает, что этот суд будет штамповать обвинительные приговоры, то он ошибается. Адвокаты этого просто не позволят.

Антикоррупционный суд не даст желаемого эффекта. Причина в непродуманном законодательстве, которое связало следователей по рукам и ногам. Для того чтобы назначить экспертизу, провести негласные следственные действия и т. д., нужно решение следственного судьи. Поэтому и следователи НАБУ будут так же становиться в очередь, чтобы получить соответствующие разрешения. Хотя очереди в Антикоррупционный суд уже будут значительно меньше, и это несколько облегчит работу обвинения.

Но Антикоррупционный суд будет пользоваться тем же самым Уголовным процессуальным кодексом, что и другие суды. И если кто-то думает, что этот суд будет штамповать обвинительные приговоры, то он ошибается. Адвокаты этого просто не позволят. Ведь УПК 2012 года с изменениями предоставил адвокатам немало возможностей в части защиты по уголовному делу и даже несколько уравнял возможности защиты с обвинением.

Вестернизация процесса и ее последствия

Уголовный процесс теперь американизирован. Он стал гибридом разных процессуальных моделей. Такая смесь не способствует правосудию. Ведь процесс несет в себе черты континентальной системы права, для которой характерен инквизиционный процесс, и одновременно элементы англо-американской соревновательной системы.

Суть инквизиционного процесса заключалась в активном участии судьи в допросе свидетелей и исследовании других доказательств. Теперь эти возможности судьи ограничены. В американском процессе судья следит за соблюдением законности при допросе, но лично допрос не проводит, оставляя это прокурору и адвокату.

Статья 352 Уголовного процессуального кодекса предусматривает, что после окончания допроса судья и другие лица могут задавать вопросы. Допрос завершился — и эти дополнительные ответы уже не являются показаниями, по мнению адвокатов. Такая позиция логична. Об этом я пишу в своих книгах. Что значит перестроиться? С 2012 года введен новый порядок прямого и перекрестного допроса. Это требует определенной технологии, мастерства и знаний.

Адвокаты, прокуроры и особенно судьи пока с трудом это воспринимают. Реакция некоторых такова, что они, мол, и сами без семинаров справятся. Между тем и прямой, и перекрестный допрос требуют специальных навыков, знания технологии допроса.

Петля для свидетеля

— Им не преподавали эту технику или они плохо учились?

— Есть понятие адвокатской техники, ее в вузах не изучают. Это навыки, приемы и средства, с помощью которых адвокат осуществляет защиту. Это все должно быть усвоено адвокатом.

Есть много приемов, разработанных за границей, которые нынешние молодые адвокаты не знают. Например, прием внезапности, отвлечения внимания и прекращения лжи.

Например, принцип, о котором мало кто знает. Он заключается в том, что если хочешь контролировать свидетеля, задаешь ему вопрос, а часть его ответа вкладываешь в новый вопрос и продолжаешь его уже новым вопросом. За рубежом это называется принципом цепочки или петли. Таким образом адвокат и прокурор контролируют свидетеля.

Есть много приемов, разработанных за границей, которые нынешние молодые адвокаты не знают, потому что их этому не учили. Например, прием внезапности, отвлечения внимания и прекращения лжи. Есть и комбинации из них.

Украинских адвокатов не учат приемам, разработанным за рубежом. Фото из открытых источников

Вот недавно принимал участие в уголовном деле, где произошло ДТП. Наехали на телегу, а на ней плуг, который выступал за пределы телеги и не был ничем обозначен. Это дало нам возможность утверждать, что клиент потому и ударил этот плуг, что не мог его увидеть. Но прокурор всех предупредил, чтобы о плуге молчали. Я допрашивал извозчика, применяя принцип внезапности и отвлечения внимания.

В деле фигурировала бутылка из-под спиртного. Я начал задавать извозчику вопросы о ней, чтобы у него сложилось впечатление, что это самое главное. Затем внезапно, без связи с предыдущими вопросами, спрашиваю его, куда он дел плуг, который был на телеге. Мужчина, который знал, что нельзя говорить о плуге, растерялся и отвечает: плуг от удара вылетел с телеги на середину дороги, так я его оттащил в сторону… Нужные данные были получены.

По сравнению с 1960-ми годами судебная реформа дала немало положительного именно в обеспечении права на защиту.

Это инструменты, которыми следует владеть, но адвокатов этому не учат. Некоторые доходят до этого сами. Но одно дело — дойти самостоятельно, а другое — четко знать, что есть такая технология.

По сравнению с 1960-ми годами судебная реформа дала немало положительного именно в обеспечении права на защиту. Например, четко расписано, какие доказательства являются недопустимыми, расписано право на перекрестный допрос, чего не было раньше. Предполагается, что значение для суда имеют только показания, полученные в суде.

Благодаря перекрестному допросу защиту и обвинение уравняли в правах. Если я допрашиваю свидетелей, то имею право на наводящие вопросы. Когда я допрашиваю своих свидетелей (это прямой допрос), я права на наводящие вопросы не имею, но имеет прокурор. Таким образом, этот прокурор тоже должен владеть техникой перекрестного допроса.

Дело Щербаня и молчаливые адвокаты Юлии Тимошенко

Процесс над Юлией Тимошенко, который касался убийства Щербаня. Пытались обеспечить доказательство для будущего суда в порядке ст. 225 УПК. Такой допрос проводится в исключительных случаях.

Адвокаты должны были выяснить, какое есть чрезвычайное обстоятельство, требующее, чтобы сегодня допрашивали свидетеля, не дожидаясь будущего процесса. Ведь следствие таким допросом заранее обеспечивало себе доказательную базу.

В то же время это можно делать только в исключительных случаях — если человек смертельно болен или, к примеру, выезжает за границу. То есть может быть недоступен в качестве свидетеля, когда это понадобится в ходе судебного процесса. В упомянутом случае допрашивали исполнителя, который получил пожизненное лишение свободы. То есть он сидит в тюрьме и никуда точно не уедет, со здоровьем у него все в порядке. Кроме того, он дает пояснения с чужих слов.

Согласно ч. 4 ст. 97 Уголовного процессуального кодекса, пояснение с чужих слов может служить доказательством только в том случае, если обе стороны согласны на это. Адвокаты должны были протестовать, но они молчали. Не было сделано двух простых вещей: не спросили, какие чрезвычайные обстоятельства есть для допроса, и не протестовали против показаний с чужих слов. То есть не хватило элементарной адвокатской техники и знания ст. 97 и 225 УПК.

Проблема в том, что сейчас очень много заказных дел. А такие дела убивают специалиста.

Очень много заказных дел

— Часто прокурор имеет должный уровень, из вашего опыта?

— В целом прокуратура работает недостаточно эффективно. Впрочем, я не согласен с тем, что люди, работающие в прокуратуре на низах, имеют низкую квалификацию. Туда попали многие из тех, кто не имел опыта и квалификации, но они уже могли чему-то научиться. Проблема в другом — сейчас очень много заказных дел. А такие дела убивают специалиста.

Когда адвокаты хвастаются друг другу своими победами, то их зачастую можно объяснить не так мастерством адвоката, как ошибками обвинения, которое не сделало того, что должно было сделать. А не сделали этого, потому что им дали соответствующее указание любой ценой направить дело в суд.

Вот эти указания сверху вообще характерны для прокуратуры.

В знаменитом деле Веры Засулич председательствовал Анатолий Федорович Кони. К нему обратился министр юстиции с просьбой, чтобы суд оказал определенную услугу и приговорил обвиняемую. Кони ответил словами министра юстиции д’Арессо, который на просьбу Людовика XIV сказал: французские суды, ваше величество, не оказывают услуг, они выносят приговоры.

Кони дал совет: найти прокурора, который мог бы мастерски поддерживать обвинение. Такого прокурора нашли, но он поставил условие — предоставить ему разрешение вспомнить эпизод наказания розгами, потому что именно это возмутило общественность и было мотивом незаконных действий Веры Засулич. Ему отказали, отметив, что этого вопроса касаться нельзя. Тогда прокурор отказался от участия в деле, подал в отставку и впоследствии стал известным адвокатом.

Вместо него назначили другого, который очень долго и много говорил и надоел всем, но решающего эпизода не касался. Адвокат же выступил блестяще и сказал, что Веру Засулич надо наказывать только за то, что она совершила. Она выстрелила и нанесла легкое ранение в руку, то есть легкие телесные повреждения, и именно за это ее надо судить. Обвинение же инкриминировало покушение на убийство и не смогло доказать этого. Тогда суд присяжных не имел права менять квалификацию, поэтому он вполне законно сказал, что Засулич в покушении на убийство не виновна.

Теперь суды могут переквалифицировать обвинение при составлении приговора. Например, по делу Лозинского переквалифицировали с убийства (ст. 116 УК) на нанесение тяжких телесных повреждений (ст. 121 УК). В этом деле я принимал участие, но только в высшем суде.

В памятке адвоката неправильно изложены его права

Таким образом, возможности адвокатов по делу значительно расширены по сравнению с УПК 1960 года. Например, ст. 20 УПК предусматривает право защиты на подачу письменных и устных объяснений. Поэтому защита может осуществляться также путем подачи письменных и устных объяснений на обвинительный акт. Впрочем, нигде не написано, когда это объяснение подавать.

Известные юристы Емельянова, Хавронюк и другие написали книгу «Настольная книга профессионального судьи» по УПК 2012 года. Они указывают, что после выступления прокурора с обвинительным актом следует предоставить слово адвокату с его вступительной речью. Здесь не надо было употреблять слово «вступительная речь» (как в США), достаточно было указать — «с пояснениями на обвинительный акт». И хотя такое право у защиты есть, но некоторым адвокатам судьи отказывают в его реализации.

Так что после речи прокурора я всегда выступаю с пояснениями, в которых излагаю все свои возражения на обвинительный акт. В таком случае судья сразу видит позицию одной и другой стороны, а не только обвинения.

В Верховный суд я направил письмо о том, что в памятке, которая дается каждому адвокату, неправильно изложены права адвоката. Там написано, что он может давать показания. «Показания» согласно ст. 95 дает свидетель или потерпевший во время допроса. Адвокат не допрашивается судом! Если его допрашивают, то он становится свидетелем, поэтому слово «показания» здесь неуместно, его надо вычеркнуть.

С другой стороны, ничего не говорится о ст. 20 УПК. Правда, там написано, что устные пояснения адвокат может предоставить, а в ст. 20 указано, что предоставляются устные и письменные пояснения. На мое обращение ответил председатель кассационного суда (должен сказать, что его кандидатура — это удачный выбор, он отличный специалист). Он пообещал рассмотреть практику применения ст. 20 УПК в Верховном суде. Но адвокаты должны инициировать такой вопрос.

Интересные нюансы есть и в гражданском процессе, о котором я собираюсь написать книгу. В частности, очень удачная вещь — это примирение сторон при участии судьи. Предусмотрена также и вступительная речь.

Государство пытается контролировать адвокатов

— А как вы расцениваете адвокатскую монополию?

— Не хочу сказать, что я очень большой ее противник, но точно не надо было делать такую тотальную монополию. Можно было оставить монополию для уголовных дел.

Государство пытается контролировать адвокатов, в проекте нового закона предусмотрена возможность отстранить нежелательного защитника от процесса.

НААУ отмечает адвокатов наградой — «Выдающийся адвокат Украины», следовательно, такие выдающиеся адвокаты, наверное, есть.

— Есть у нас сегодня выдающиеся адвокаты?

— Могу сказать так, что есть немало опытных адвокатов, которые, наверное, работают лучше меня. Они профессионалы, но их не так много, как хотелось бы. В то же время, возможно, есть много адвокатов, которых я не знаю, а они прекрасно работают. НААУ отмечает адвокатов наградой — «Выдающийся адвокат Украины», следовательно, такие выдающиеся адвокаты, наверное, есть.

Впрочем, адвокат должен постоянно работать над совершенствованием своего мастерства. К примеру, адвокаты США и Великобритании прекрасно владеют техникой прямого и перекрестного допроса. И это понятно. Эту технику оттачивали более сотни лет, начиная с книги «Школа адвокатуры» Гарриса. Она есть на книжном рынке «Петровка» в украинском переводе. Я писал к ней предисловие.

Важны и вопросы признания доказательств недопустимыми. Есть хорошая книга кандидата юридических наук А. Пановой, которую я везде рекламировал. Это такая научная работа, которая может быть использована на практике, что не часто бывает. Я посетил семинар с ее участием и с упоением слушал.

Без табу

— Важно ли для вас, виновен или нет клиент в том, что ему инкриминируют? И есть ли табу — например, определенные категории дел, за которые не возьметесь ни в коем случае?

— Моя позиция по этому вопросу полностью совпадает с позицией неофициального адвоката Кучмы Алана Дершовица. Он был консультантом Леонида Даниловича по делу Мельниченко, и думаю, что он ему помог. Принцип такой: я не верю СМИ, я не верю власти, я не верю своему клиенту, поскольку он тоже может сказать мне неправду.

Меня не всегда интересует, виновен мой подзащитный или нет, а только то, есть ли у обвинения достаточно доказательств его вины. Конечно, я исхожу из позиции подзащитного: если он не признает вину, то и я осуществляю защиту, основываясь на этом. Это может быть и тактическим ходом: не признаю вину, у вас недостаточно доказательств, но, пожалуйста, я готов к примирению.

Исхожу из того, что на клиента распространяется презумпция невиновности, и пока приговора нет, я не могу сказать, что он виновен. И в этом плане я могу защищать любого.

Впрочем, иногда я отказываю. Это бывает тогда, когда человек мне лично неприятен. Если у меня есть негативное отношение, то независимо от того, считаю я этого человека виновным или нет, я отказываюсь. Просто не смогу оказать ему надлежащую помощь, потому что в такой ситуации не буду объективным.

Не стану называть фамилии, но по этим причинам я иногда отказывался участвовать даже в очень интересных делах.

— Что бы вы посоветовали молодым адвокатам сегодня?

— Учиться. Молодые адвокаты имеют огромные преимущества, потому что знают языки. Знание языка дает пространство в интернете. Есть много очень интересных книг, из которых можно научиться адвокатскому делу, но они на английском, и я их прочитать не могу, а молодые адвокаты — могут. Вот, например, я хотел прочесть несколько произведений американского адвоката Алана Дершовица. Уважаю его, потому что он искренне пишет о своих делах, о том, как он работал, о своих неудачах, в отличие от других адвокатов, которые рассказывают в основном о своей жизни, а не об опыте.

Семен Ария написал книгу «Жизнь адвоката», где приводит свои речи, подает приемы, демонстрирует, какой должна быть речь у адвоката, как следует писать и прочие вещи, связанные с работой. У него можно многому научиться.

Александра ПРИМАЧЕНКО

Источник